Ему стоило догадаться раньше, стоило, стоило — до того, как чьё-то тело невдалеке скрылось под толщей песка, а над пустыней пронёсся сдавленный вопль. Взгляд через плечо — Мастер Хету. Ему стоило догадаться раньше.
Лён`Ротт смотрит сквозь собственного двойника и видит крепкие стены Империи, видит узоры при входе в родительский дом (ребёнком — зацепить ладонью, провести по контуру, улыбнуться задумчиво), видит лицо — спокойное, холодное, а все эмоции — в глазах. Лён`Ротт никогда не сказал бы, что умеет читать по взгляду, но этот взгляд, неумолимо схожий с его собственным, пробыл рядом слишком долго. Черты едины, но серость этих глаз отдаёт характерной сталью. В этом и разница. Огромная, убийственная разница.
Теперь сомнений не остаётся. Он до сих пор жив. Остальные — сражаются, борются за существование (крик Мастера Хету застыл в ушах), противостоят — и сами не знают, чему. Значит, противостоят слепо. А драться вслепую с таким далёким сейчас противником не просто бесполезно — болезненно, по-человечески глупо.
Кажется, это зовётся у них геройством.
Кажется, Лён`Ротт провёл достаточно времени рядом с людьми, чтобы заразиться от них этой дурной болезнью.
Мастер Хету близко: крик выдаёт его расположение с достаточной точностью.
Лён`Ротт движется спиной, будто отступая от собственного двойника, и даже мысли старается держать в узде: она всегда слышала и понимала его слишком хорошо. Она — та, далёкая, невыносимо родная, всегда правильная, Избранная по праву, объект восхищения и до нелепости бескорыстной сыновьей любви. Она не должна услышать его сейчас.
Если Лён`Ротт до сих пор жив, его оберегают сильные мира сего. А если сильные мира сего способны на подобные чувства, они поймут. Она поймёт.
«Пожалуйста».
Лён`Ротт тянет руку, ловит нож из чужой ослабшей ладони и быстрым, резким, совсем не свойственным себе движением тянет лезвие к горлу. Замирает. Смотрит прямо и снова думает о том, как же хорошо, что маска продолжает скрывать лицо.
«Пожалуйста. Я сделаю это, если ты не перестанешь».
Даже если она не слышит, то наверняка видит: глазами песчаной фигуры или чьими бы то ни было ещё. Лён`Ротт позволяет убеждённой скорби коснуться лица. Погибли люди. Погибло очень много людей — наверняка в разы больше, чем он может себе представить. Он никогда не мнил себя мятежником и бунтовщиком — только продолжателем чужого дела, только тем, кто дал обещание и выполнил его, потому что так было нужно.
«Я не из стратегов, ты знаешь: отец всегда говорил. Я просто лишу жизни себя, потому что вы лишаете жизни других».
Где-то там, далеко, сейчас наверняка ждёт его Анка: веснушки-светлячки под серым небом кажутся продрогшими насквозь. Если за изгнанниками теперь и вправду ведут эту бессмысленную охоту, Анка поймёт. Анка не станет злиться на Лён`Ротта. Анка скажет: он защищал, он хотел, как лучше, хотел уберечь; он целитель. Или промолчит.
«Пожалуйста».
Ещё одна мысль — он погибнет, увитый тканью, которой одел его когда-то самый родной человек — Избранная, наставница, символ и пример, Иль`Ротт.
«Пожалуйста, мама».