Девушка, почти девочка, дремавшая в телеге, проснулась одновременно с хрипом возницы, бросила взгляд на разбойников, потом на стрелу в теле мужика, снова на разбойников, встретилась глазами с главарём. Взгляд растерянный, испуганный и недоумевающий. Лишь очень искусный мастер нинсо смог бы прочесть в глубине её нежно-фиолетовых глаз что-то иное - странное, непонятное и неуместное здесь и сейчас. Тщательно спрятанное уважение и... ревность, с которыми она переводила взор с торчащей из тела жертвы стрелы на чёрный, сверкающий юми главаря. Но столь тонких мастеров среди присутствующих не было, поэтому они видели перед собой лишь насмерть перепуганную девчонку, ещё не отошедшую как следует ото сна.
Куколка, впрочем, была хороша и весьма. Сонный взгляд, растрёпанная причёска и испуг только придавали ей естественности. Было в девушке что-то этакое... особенное. Что выгодно отличало её от обычных разбойничьих подружек и деревенских бабёнок. Неискушённость, свежесть? Вряд ли парни смогли бы это для себя сформулировать, если бы даже приспичило. К ней тянуло и всё тут, о чём ещё долго размышлять? Сладко заныло в паху и почему-то жарко полыхнуло в груди. Главарь разразился сальной тирадой, предвкушая в скорости погасить этот пожар. С такой недурно покувыркаться. Дружки внутренне посмеивались его словам, рассчитывая, что перепадёт по кусочку и им. Такая добыча, пожалуй, заманчивее золота и драгоценностей.
От насмешливых слов щёчки девушки порозовели, а из правого глаза покатилась одинокая слезинка. Кажется, куколка только сейчас в полной мере осознала, что произошло и в чьей полной власти она находится.
- Меня зовут Айамэ*, - дрожащим голоском произнесла беззащитная красотка. Речь Айамэ была мелодична и переливчата, подобно ручейкам, что во множестве журчат по этой весёлой земле, когда весеннее солнышко прогоняет сугробы прочь, а первые цветы ещё только думают, раскрыть ли венчики. Не отрывая жалобного взгляда от главаря, девушка нежными пальчиками стёрла с лица слезинку, провела дрожащей рукой по волосам, поправляя пышную причёску-юйвата, выдернула из выбившейся прядки шпильку-кандзаси, рассеянно покрутила в пальцах, поднесла к волосам, намереваясь поправить изъян, и неожиданно молниеносным, неуловимым жестом швырнула украшение главарю.
***
Расцветший ирис казался, порой, обманом чувств. Айамэ приходилось то и дело проверять цветок, чтобы убедиться - ей не привиделось. Особенно в этом благословенном краю. Какая может быть война, когда распускаются первые цветы и зелень, пение птиц убаюкивает, а крестьяне щедры и добродушны так, как могут быть только люди, не знающие ни голода, ни страха? Айамэ опасалась, что большую часть пути придётся преодолевать пешком, но почти сразу же ей повезло нанять телегу. Да только говорится - нанять. Деревенский мужик в залатанной одежде отказался взять с неё хоть что-нибудь, и обаяние девушки тут было, как ни странно, не причём, уж Айамэ-то знала. В чём-чём, а в мужских взглядах она разбиралась: мужик смотрел на неё безо всякого вожделение, но заботливо - ещё ножки сотрёт такая хрупкая странница. Предложив "дочке" глоток молока, крестьянин пересел на козлы, что-то напевая себе под нос. Делать было совершенно нечего, только отдаться размышлениям, страхам и мечтам. Под эти мысли, да под тихое пение она и заснула, а когда проснулась, добрый возница хрипел в предсмертной агонии, а телегу окружила незнамо откуда взявшаяся в этих мирных краях шайка.
Конечно, ускользнуть от горе-бандитов наследнице Ириса не составило бы ни малейшего труда. Они бы и внимания на неё не обратили, пожелай Айамэ того. Но возница? Стрела, оборвавшая жизнь доброго и честного человека требовала мести. И... не обманывай себя, девочка, дело тут не в одной лишь только мести. Тебе не терпится - что? Помериться силами? Доказать, чей глаз зорче, а рука твёрже? Стать стрелой, несущей смерть? О, это чувство предвкушения, предвкушения чужой, неминуемой смерти! Никогда раньше не испытанное ею чувство, заполнило Айамэ целиком. Убедившись, что бандиты достаточно поплыли под её взглядом и голосом, наследница Ириса потянула дзифу из волос, на миг задумалась, покрутив в пальцах - ещё не поздно было остановиться, не переступать черту. Навершие длинной, острой спицы украшал ирис, вырезанный из чёрного оникса. Отвага и смерть. И дзифу отправилась в свой молниеносный полёт, унося с собой частицу сердца Айамэ, ибо, когда мы убиваем, то каждый раз платим искрой света собственной души.
Весенний ветер...
Мне сулит перемены
Путь чёрной стрелы.