Они дошли. Последние ярды были самыми трудными, усталость взяла своё – казалось, отряд сейчас повалится в снег в нескольких шагах от вожделенного замка. Но всё же они доползли. Идя вслед за стариком, Сания видела только стены, камень, постройки, которые сулили долгожданное тепло. Отогреться, свернуться клубочком и спать. Долго, очень долго. Встречавшие их люди девушку сейчас совсем не интересовали. Они были ключом к желанным стенам и никем больше. Встреть отряд вместо старого жреца рогатые демоны, Сания и глазом бы не моргнула – лишь бы пустили погреться.
Из транса её вывел только приказ рыцаря оставить оружие. Девушка обвела глазами собравшихся: Дункана, солдат, арбалетчиков на стенах, жреца, который занимался тем же, чем и она – внимательно рассматривал прибывших. Требование Дункана пугало. Страх был иррациональным, не имеющим под собой какой-то реальной почвы. В конце-концов им не угрожали, а желание рыцаря, чтобы по замку не шлялись незнакомые вооруженные люди, нельзя назвать незаконным. Да и понятно было, планируй обитатели замка их убить, просто расстреляли бы из арбалетов со стены, даже не открывая ворота. Никто из отряда убежать бы был не в силах. Рыцарь Дункан, конечно, им не рад и даже не скрывает этого, но кто и кому радуется сейчас, в наше время? Не выгнали и ладно.
И всё же, несмотря на эти успокоительные мысли, Сания боялась. Оказаться совсем беспомощными очень не хотелось. Она невольно бросила взгляд на немногочисленных оставшихся способными сопротивляться защитников отряда – Юргена и Максимилиана, надеясь, что им виднее, как поступить. В благоразумии Юргена Санни не сомневалась, он телохранитель и сделает всё правильно, чтобы обезопасить свою госпожу. А вот от Макса, да и от снедаемого лихорадкой Дрега можно было ожидать чего угодно.
Красно-багровый жрец между тем задал свой ну просто очень актуальный сейчас вопрос. Если рыцарь не скрывал своего равнодушно-пренебрежительного отношения, и это было, по крайней мере, честно, то старик весь из себя такой доброжелательный и понимающий, казался насквозь лживым и вызывал у девушки необъяснимую неприязнь. Сания расслышала его реплику по поводу детей. Она хотела сказать, что детям нужно тепло как можно скорее, да и всем остальным тоже, но что толку было озвучивать очевидное. Старик и сам прекрасно видел, в каком они все состоянии, раз сказал про медицинскую помощь. Однако, вместо того, чтобы поскорей проводить путников в тепло, предпочел устроить на морозе с полуживыми людьми беседу о религии. «Да никому не поклоняемся, все они козлы», - очень хотелось ответить, Сания уставилась в снег, чтобы этот багровый индюк ненароком не прочёл её мысли.
«Бог един, тьма имён ему людской молвой». Эту фразу Сания вычитала давно в одной из тех книг, что приносил к ним в дом старый отцовский приятель – одинокий университетский профессор. С юношества отдав себя науке, он так и не завёл семьи, а к закату стал испытывать желание погреться хоть у чужого огня. Сложно сказать, что влекло профессора в их дом: долгие ночные споры с отцом, мамины вкусные обеды или возня с ребёнком, с которым он совсем не умел обращаться, поэтому и говорил с ней, как с одним из своих школяров. Девочка любила слушать его истории про далёкие страны и живущих там людей. Сам профессор ни разу не покидал Теравии, но знал столько, что иному путешественнику не удастся и за целую жизнь. Став старше, Санни с упоением зарывалась в принесенные манускрипты, половину, впрочем, не понимая. Эта фраза тоже её озадачила. Как это один, когда они все разные: и одеваются по-другому, и требуют от людей своего? Но отец, к которому она и отправилась, против обыкновения ничего объяснять не стал, сказав, что все это чушь, а автор – невежественный дурак. «Люди пренебрегают наукой и вместо того, чтобы познать неизвестное, приписывают его богам», - сказал аптекарь дочке, - «Нет никакого бога, кроме человеческого разума. А если хочешь познать мир, вместо того, чтобы читать чужие глупости, ступай-ка сейчас толочь красную соль».
Что бы сказал отец теперь, встреть он ледяного оленя? Впрочем, зная его, пожалуй, принялся бы, не сходя с места, изучать такой «ну очень-очень любопытственный феномен».
Воспоминания успокоили, когда Сания подняла, наконец, глаза на жреца, во взгляде нельзя было прочесть ничего из недавних чувств. Всплывшая в памяти фраза пришлась как нельзя кстати. К какой религии принадлежал жрец, было неясно. Храм Единого говорил одно, а странное одеяние жреца ему противоречило. Она сказала громко, не только для жреца, но и для своих, надеясь, что поймут намёк и не станут сейчас раздражать старика, углубляясь в религиозные противоречия:
- Бог един, просто люди дают ему много имён.
Пусть понимает, как хочет – то ли верит она в Единого, то ли считает, что её бог единственный.