Прозвенел звонок. Джилл педантично укладывала свои вещи в рюкзачок: каждой вещи свое место. Так животное получает лакомство от дрессировщика за выполненный трюк, и оно становится довольно. Джилл была довольна тем, что получила свое честно заработанное; но хорошая оценка ее не радовала. Странно. Это у нее стресс, что ли?
(Разве бывает, мистер Робертсон, чтобы люди, даже ставшие легендой, не умирали окончательно? Люди умирают все без исключения, легенды они или нет. Она сама когда-то думала, что никогда не умрет ее прабабушка Эстер, которую она помнила сухонькой аккуратной старушкой, легкой и почти прозрачной. Старушка листала альбомы с пожелтевшими фотографиями и легким скрипучим голоском рассказывала, рассказывала о никогда не существовавших для малышки Джилл людях, которые жили давным давно где-то там, в Восточной Европе. Для малышки Джилл она сама была как старая сказка, и ее истории были сказками - смешными и страшными... очень страшными. Она даже не могла представить себе, что прабабушка была когда-то молодой... это было слишком давно. Она всегда была сухой старушкой, окруженной ажурными вазочками, плетеными салфетками, древними виниловыми пластинками и расплывшимися портретами. Прабабушка давно умерла. Джилл ее помнила как полузабытое воспоминание раннего детства. Хелен придерживалась космополитических взглядов, а значит, была не особо озабочена родовой памятью и традициями; она всегда смотрела вперед, а не назад. Кажется, она и альбомы те не сохранила... Джилл понимала, что прабабушка Эстер со временем угаснет, развеется, как приторно-сладкий запах ее старушечьих духов... Вот так. Легенды умирают, когда их забывают. Жил ли вообще когда-нибудь веселый мужчина гигантского роста, чей смех звучал как гром и чей топор крушил самые могучие деревья лесов Миннесоты? Если и жил, то, наверное, состарился и умер в бедности, когда уже не мог поднять топора, и был зарыт где-нибудь рядом с сосной, которую он так и успел срубить... а этот помпезный памятник - пустышка, приманка для туристов, но он напоминает всем: Пол Баньян жил, жив и будет жить до тех, пока мамаши будут читать детишкам детские книжки про веселого гиганта-лесоруба и его дурацкого синего быка...
Может быть, так даже к лучшему. Не все легенды так жизнерадостны, как эта. Почему страшные сказки живут дольше и имеют больше власти над человеческими умами, чем веселые? Почему над людьми так сильно тяготеет прошлое? Ведь его больше нет...
Но ведь Рон не вернулся, и Кимберли больна холерой почти двухсотлетней давности, и Алан Рид мертв...)
Джилл, не глядя по сторонам, пошла на выход. В дверях обернулась. Мистер Робертсон глядел в окно и был еще грустнее, чем в начале урока. Джилл стало неловко, словно она подглядывала в замочную скважину и застала человека за каким-то совершенно личным, интимным делом. Выйти бы ей в коридор. Но вместо этого бестактная дрянь Джилл Уайнер подошла к учительскому столу и негромко спросила, буравя учителя взглядом золотисто-карих глаз (точно таких же, как у прабабушки Эстер):
- Мистер Робертсон, извините, пожалуйста, можно Вас спросить? Все эти... легенды могут нам как-то помочь жить здесь и сейчас, или это как... мм.. приманка, которая должна заставить нас заинтересоваться историей родного края? Вы сами верите в эти... проклятия, духов и все такое? Извините, я задала бестактный вопрос.
Последний вопрос был действительно бестактный, но это было именно то, о чем хотела спросить Джилл.