Конец своего приземления Даньке было уже не увидеть. Последнее, что он помнил - сумасшежшее мельтешение всего мира, и болящие от напряжения пальцы, вцепившиеся в веревку, а потом резко появившаяся перед глазами бревенчатая стенка избы, удар, вспышка, и затем медленное парение во тьме без всяких признаков сознания. Данька не мог сказать, сколько он так парил. Может, лишь мгновение, которое может отметиться лишь песчинкой, выпавшей из узкого канала песочных часов. А может, для измерения этого времени не хватило бы песка со всей пустыни Сахара, про которую рассказывал однажды пожилой мастер. Но это время всё равно минуло, и разум Даньки пробудился от забытья. И Данька вдруг обнаружил себя... лежащим на переплетениях золотой цепи. Вокруг тоже были эти цепи, стремящиеся из ниоткуда в никуда во все стороны. А прямо над ним по цепи шел... Ну, кто может еще ходить по золотой цепи? Ну конечно же, Кот-Ученый. Он шел вверх ногами, головой к Даньке, заложив тощие руки за сутулую, костлявую спину с торчащими лопатками, и что-то негромко говорил, а следом за ним бойко строчило парящее в воздухе перо, царапая пергамент так же летящей следом за зверолюдом книги - точь в точь той же, что была у Василия. До Даньки донеслись только некоторые слова Кота.
- ...только некоторые слова Кота. - Кот остановился и задрал голову вверх, обратив к Даньке свой невидящий взгляд под тугой белой повязкой. - Наконец-то! Всё-таки мне представилась возможность поговорить с тобой. А то как-то нечестно выходит, что лишь тебя я обошел вниманием. А ведь ты у меня, можно сказать, на главных ролях!