Родничок за косогором оказался захвачен пожарищем и будто испарен. Нохоже, Палёная искала себе спасения в воде, и не нашла его. Пришлось уходить еще дальше, к извилистой и бурной речке, в которой, как видно, Оленина мачеха тоже не нашла избавления от страданий, а только лишь препятствие. Здесь герои смыли с себя покрывшую кожу сажу, и смогли перевести дух перед тем, как снова вернуться на свою геройскую дорогу.
Когда герои снова проезжали мимо брошенной Емелиной печки, обездоленных погорельцев там уже не было. И след всякий простыл. Куда они подались? Обратно восвояси, заново жизнь строить? В Муром далекий, искать лучшей доли? Или все же к Бабе-Яге на поклон?
Чем ближе герои подбирались к логову старой ведьмы, тем ясней становилось, что многие были на месте тех бродяг и выбирали последнее. Жестокая и злая колдунья, пожирающая человечину, стала для здешних людей последней надеждой. В последние годы дальние закоулки муромщины терпели упадок. Фока мог вспомнить еще самое начало своего пути, когда еще с другими героями волок железный гроб до источника с мертвой водой, и проезжал через вереницу вымерших деревень и сел – одного из признаков Безвремеья и застоя. А здесь герои видели картину, которая предшествовала этому исходу. Вдали от крупных городов, островов человеческой жизни, и тянувшихся к ним торговых трактов, от их света, шума, от самой жизни людской, люди были предоставлены сами себе. Царь, князья да бояре были далеко, и вспоминали о тяготах маленьких людей лишь тогда, когда подходило время для сбора десятины. Да и разве могли они при всем желании защитить их в это нелегкое время? Вот так и остались бедные люди дичать, запершись в своих убогих хатках наедине со своими бедами.
Ненадолго останавливаясь в паре таких деревень, герои видели там только безлюдье, запущенность, тяжелую работу, беспробудное пьянство и тупое, безразличное отчаяние. Истории этих мест были удивительно однообразны: у того ночью забрались в хлев какие-то чудища и порезали всю скотину, пока тот боялся высунуть нос из хаты, а у соседа на пахоте чудище унесло в лес годовалого малыша, в соседней деревне опять мор и жгут дохлятину, а здесь и так небогатый урожай был меньше чем в прошлый раз, а запасы с того «года» уже начали гнить. Иногда вклинивалась в речи злая зависть к более удачливым соседям, а судя по нескольким пепелищам, одними завистливыми речами дело не кончалось. Это из таких мест родом была Прасковья, ушлая и сметливая, одаренная к тому ж красотой и вовремя приметившая овдовевшего княжьего лесничего из куда более благополучной Олениной родины. Но что сейчас было более важно – в таких местах находились свои островки относительного благополучия. Подворья, где не болели и не чахли дети, где не знали голода и холода, где щедрее была пахотная земля, где всегда был огонь, какие обходили стороной волки или более жуткие хищники, выбирая для поживы другие дворы. Олена легко замечала их, эти «отмеченные» дома, где над крыльцом ли, на заборе ли, на калитке были повешены небольшие жутковатые безделушки. То череп птичий в веточках подсохших, то лапка оторванная, то обглоданная до белизны лопаточная кость... Подарки Бабы Яги, знаки, что хозяева всегда зовут и ждут ее в гости.
Если поначалу таких домов были единицы, то дальше уже появлялись целые деревни, попавшие под Бабушкину власть. Такие люди поначалу были приветливы, в отличие от прочих, что уходили с улицы и зпирались в домах при виде чужаков. Они глядели на героев с любопытством, без боязни, охотно шли на разговор. Но чуть толкьо заходила речь о Бабушке – лица их мрачнели, улыбки исчезали, а герои даже кожей ощущали ту неприязнь к ним, к тем, кто, видно, навредить хочет их благодетельнице. Здесь на Бабу-Ягу чуть ли не молились. Здесь властью была она, а не князь, не царь, не даже Бог. Она была кормилицей, защитницей, спасительницей, надеждой. К ней шли за помощью, за советом, и приносили ей самые разнообразные дары. Или скорее, жертвы.
Платой Яга брала что угодно, и зависело это только от настроения. Случайно угодившего ей человека она могла щедро одарить, и взять сущую безделицу. Того же, кто чем-то ей не понравился, она могла заставить заплатить более страшную цену. Хорошо, если это будет его жизнь. Иным приходилось отдавать даже своих детей. Потому Ягу как могли старались задобрить, уважить, польстить. Но… Увы, Олена знала, что сердце человечье быстро грубеет, и люди в таких местах куда легче принимали необходимость даже самой страшной жертвы.
Лес, в котором обитала Баба-Яга, был уже впереди. Подобных лесов немало повидали на своем нелегком пути герои, но этот был самый темный, самый дремучий, самый устрашающий. Такие леса зовут проклятыми. В таких лесах обычно не живут ни звери, ни птицы, всё живое сторонится их. Там, в темноте, плодятся только тупые и злобные чудища, прорастающие прямо из земли, из семян Зверь-Деревьев, похожих на то, что одолели в свое время Оленка с Даней. Но Олена знала, что в этом лесу звери жили. Жили по прихоти самой Бабы-Яги, и жили в еще большем страхе, чем люди близ этого леса, и в еще более раболепном преклонении перед хозяйкой этой чащи. Даже сам Леший больше не был властен над этим лесом. Пройти здесь без ведома Бабы-Яги было нельзя, а уж тем более никогда нельзя было найти её жилище, если она сама того не захочет. Все тропки тут были перепутаны, закольцованы, не один смельчак тут погиб, заблудившись и мотая круги и петли вокруг одних и тех же мест и так и не найдя хитрой ведьмы. А те, кто все же находил – тем было хуже. Их кости Олена выбрасывала в болото, а черепа вешала на окружавший Бабушкину избушку частокол. Путь обещал быть нелегким.