Василий, Маринка, Батыр
Василий принял решение остановить бой. Маринка решила остановить бой. Даже обезумевшего от душевной и телесной боли Соловья едва-едва сумели заставить прекратить бой. Может быть, и практичный Тан-Батыр отложил бы ятаган, раз уж все отложили бой. Но не успел, так как события стали развиваться слишком быстро.
Шепот, способный за раз убить десятки раненых в святом месте ради того, чтоб получить больше силы, был способен и на меньшую подлость. Так что ему ничего не стоило выждать небольшую заминку, дождаться, когда Василий потянется перевязывать раны злобно сопящего Соловья, а Маринка устало опустила голову, и все-таки ударить. Подло ударить прямо в подставленную спину.
Как только Осьмуша, любезно пропущенный Василием к своему слуге плаща и кинжала, сделал первые несколько шагов, и открыл рот, чтобы заговорить с упырем – все тени дальние тени выстрелили по героям одновременно. Тени, проявившиеся там и тут по темным углам разоренного Собора выстрелили разом, кто из пистолетов, кто из спрятанных под рукавами маленьких арбалетов. За эту секунду заминки они не прицелились толком, рассчитывая на скорость, внезапность и массовость, так что большая часть пистолетных пуль болтов-шипов нашла свое пристанище либо в расписных монастырских стенах, либо в иконах с изображениями печальных и смиренных святых, либо в холодных, обескровленных телах полочан. Но того, что осталось, хватило и так. Василий только и успел, что затянуть первый узел на перевязке, когда ощутил, как в плечо, под лопатку и в бок вошло по стальному шипу, и мир померк перед глазами от сильной боли. В этот же момент Маринку согнула пополам попавшая в живот пуля, а еще несколько болтов окончательно свалили ее на землю. Соловей только и успел, что подхватить на руки оседающего на пол княжича, и злобно выкрикнуть в сторону Шепота какое-то ругательство. Вдохнул, чтобы как следует свистнуть в своей манере – но его опередил выстрел настоящего Шепота, произведенный прямо ему в голову. Пуля проделала уродливую борозду через скулу разбойника, срезала ему часть волос и разорвала ухо. Вместе с Василием Соловей упал навзничь.
Батыр успел подхватить оставленный Василием щит, но успел только кое-как поднять его. О том, чтобы прикрыть кого-то еще помимо себя, чтобы не остаться в одиночку, речи и не шло. Шит оперился шипами-стрелами словно еж, равно как и обе ноги героя, и даже стойкий сын степей вынужден был плюхнуться на седалище, не в силах стоять. Упав – успел еще защититься от резкого одновременного удара сразу троих врагов-теней – и щит разлетелся в куски. А тени уже брали замах, чтобы просто заколоть упавшего кочевника.
- Я СКАЗАЛ, ПРЕКРАТИ!!! – Это не вытерпел уже Осьмуша, с топором наперевес и криком ярости и отчаяния бросившись на Шепота.
Драка перетекла в жуткую свару, во время которой Шепот допустил чудовищную ошибку. Поддавшись ярости боя, но бросил всех своих сотканных из загробной черноты марионеток на всех оставшихся героев, и сам ринулся вслед за ними. И за их спинами он даже не разглядывал, куда бьет, беспорядочно рубя направо и налево. Не увидел он и Осьмушу, что отчаянно прорубался сквозь тени. Пока они не встретились.
К своему ужасу, Шепот победил.
В резко возникшей тишине был отчетливо слышен гулкий удар, с которым упал из ослабевшей руки топор Псаря, и воткнулся в залитый кровью дощатый пол Софийского Собора. Пронесшийся было мимо Шепот резко остановился и обернулся, а несущиеся впереди тени мгновенно развеялись в дым. Глаза упыря расширились, рот открылся, и был тут же зажат ладонью, чтобы удержать в горле вырвавшийся было отчаянный крик.
Безголовое Осьмушино тело стояло посреди собора на подгибающихся ногах, неуклонно кренясь на бок. Пальцы рук, плетью повисших вдоль туловища, были сжаты в кулаки до побеления костяшек. Бьющая струями из среза шеи кровь водопадом стекала по плечам, груди и спине. А голова болталась на единственном уцелевшем куске кожи и мяса, свисая назад, затылком к лопаткам. Лицо Осьмуши перекосило от невыносимой агонии, под кожей вздулись вены, а глаза закатились, жутко белея под дрожащими полузакрытыми веками. Осьмуша вопреки всем законам мироздания продолжал жить, и сейчас наверняка испытывал от этого чудовищные мучения.
- Мастер! – Напрочь позабыв и о героях, и о битве, Шепот бросился обратно к кощеевичу, будто бы и в самом деле мог что-то сделать.
Как раз сейчас и сработала молитва игуменьи. Засияло белым светом у головы Соловья-Разбойника, и исчезли уродливые раны, да заросла разорванная кожа. Соловей пришел в сознание, и едва-едва приподнялся с пола, набрал в грудь воздуха, и свистнул от всей своей разбойничьей души. И от его свиста Шепот взлетел в воздух, словно соломенное чучело, сорванное ураганом,и уже в воздухе был разрезан напополам на уровне пояса. Обе половины его тела упали у подножия церковного алтаря, переломав подставку для иконы святой Евфросиньи, которую обычно надлежало целовать прихожанам.
- Добейте его! – Выкрикнул Соловей в сторону прибывших Фоки и Мирославы. – Быстрей, пока он не оклемался!
Данька, Олена
Злата прислушалась, и только плечиками пожала.
- Кто знает. Может, стреляют. А может, это гром небесный греметь начал. А ты все на битву спешишь, золотой мой? – Злата улыбнулась бывшему подмастерью. – Я-то думала, давно всем всё рассказано. Видать, до тебя рассказы эти не дошли. Да, Даня, вскормлен. Это история долгая и тяжелая.
Однако цыганка не отказалась от того, чтобы хотя бы вкратце ее пересказать.
- Осьмуша – сын Кощеев, рожденный от царевны Василисы наследник. Но Кощей не наследника делал – себя нового. Он уже чувствовал, что смерть его все равно настигнет, с иглою или без. Осьмуша – и есть Кощей, хотя в это трудно поверить даже ему самому. Вот и имеет власть над кощеевыми людьми, да над зароками их страшными. А у Псаря он в отрочестве воспитывался. Жена его давно детей хотела, да Псарь боялся, что кровь урсолачья передастся сыну, а тут такой подарок судьбы. А как Исход был – так об Осьмуше и другие стали заботиться, Шепот с Пушкарем и другие, стали от лютой смерти во льдах и тундре его беречь. Тебе остальное ясней Олена расскажет. Я тебе говорю лишь то, что на его руке когда-то прочла.
Про детей Злата тоже ответила.
- Дети мои и без матери справятся, старшие за младшими доглядят, а старшим табор не даст пропасть. А если я с ними останусь, то они скорей пропадут вместе со своей нерадивой матерью. Кто знает, на что там Троян пойти вздумает. Так уж сложилось, что чтоб решилось все, надо кому-то из нас умереть. Павлу, Забаве или мне. Так почему же не мне?
Тем временем Олена позвала людей. И люди, конечно, нашлись. Где уж Прошин бы оставил своего князя и его невесту без догляду? Држинники тут были, неподалеку стояли, ждали когда герои помогут, на наблюдали. А как кликнули их – тотчас же появились, взялись за носилки, и отнесли и Павла и Забаву под крышу. Достался им какой-то терем купеческий, просторный и богатый, но оставленный хозяином в полнейшем беспорядке. Видать, в спешке собирались из города бежать, хватали самое ценное, остальное оставляли или в огне сгореть или на разграбление остаться. Разожгли огонь в печке, пошло тепло – и скорей отжилась и Забава, и Павел. Князь будто нехотя раскрыл глаза, ощупал горло свое, где раньше рана была, поморщлся от боли, и сипло ругнулся с досадой.
- Чтоб вас… Вытащили все-таки.
Видать, не одна Злата смерть свою торопила.