Василий, Маринка, Батыр
Чаша в руке Шепота мгновенно покрылась инеем, и благородный металл примерз к коже упыря. Тягучая кровь, переливавшаяся через край чаши, застыла в ней красной глыбой, не давая кровососу напиться. А потом началась драка.
Первым делом свистнул Соловей. Сам воздух исказило от этого свиста, да задребезжало стекло в окнах монастыря. Полетела щепа и ломаные доски, будто по алтарю ударили с размаху гигантским топором. Вылетел помятый золотой кубок из руки Шепота, сорвав кожу с ладони, и упырь зашипел от резкой боли.
Вззмах рукой – и выросла перед шепотом темная стена, сотканная из теневых отростков, о которую сначала сломалась стрела батыра, а затем звучно лязгнула сабля Рощина. Свист Шепота тоже не смог пробиться сквозь эту стенку одним махом, разбиваясь, словно волны о скалу. А затем стена превратилась в черную дымку, из которой выпрыгнуло сразу несколько Шепотов, бросаясь на героев.
Просторное помещение разоренного храма наполнилось звуками драки. Лязгало железо, хлопали выстрелы, сыпались искры, бил по ушам Соловьиный посвист. Шепот был загнан в угол и сражался отчаянно и свирепо, но оставаясь верным своей манере драться. Он исчезал в тенях, чтобы появиться изниоткуда и нанести подлый удар в спину. Тени-подобия лезли со всех сторон, оттягивая на себя удары, били издали из пистолетов, напрыгивали сверху. Больше всего доставалось именно Соловью – как видно, именно его Шепот избрал основной своей целью. Была ли тому виной личная их вражда и месть за Осьмушу и его мать, или же Шепот желал первым убрать того, кто сводил на нет все численное преимущество теней-копий, выкашивая их свистом и сбивая в полете пули – неизвестно. Может, и то и другое.
Прошла всего минута боя, может чуть больше – а Соловей уже едва стоял на ногах. Отец Маринки был весь изрезан, получил пулю в руку и спину, вторая рука была сломана, а кровь заливала ему последний здоровый глаз. Впрочем, Василий и Маринка, и так сильно несколько вымотавшиеся(а Маринка и вовсе раненая) от предыдущих стычек, едва ли чувствовали себя обделенными в сравнении с Рахмановичем. Толкьо Батыр еще мог противостоять Шепоту на равных – ему не довелось пережить столько всего, и рубился он со свежими силами, но пришлось и ему натерпеться. Верткий кощеевский убийца часто оказывался за спиной, или успевал подныривать под рассекающее воздух лезвие сабли кочевника, и немилосердно жалил его клинками, пытаясь проткнуть плотную одежку кочевника и погрузить лезвие поглубже в его тело, достав до важных органов.
Но Шепоту доставалось втройне. Свист Соловья рвал в куски его марионеток. Те же, кто добирался – падали, растворяясь черным дымом, проткнутые клинками героев. Рискнувший подобраться ближе настоящий Шепот получал жуткие и смертельные для любого человека раны – но упырь продолжал сражаться, будто и не замечая их. Ловкий кощеевский убийца, однако, умудрялся беречь свои уязвимые места – сердце и голову. Но долго ли у него так получится? Упырь он или нет – а тело-то его материально, и коротые, резаные, рубленые и огнестрельные раны, что все множились на нем, даром не проходили. Это была, по сути, проверка на прочность – кто раньше сломается. Старик-кощеевец? Или все-таки герои-солнцеходы?
Олена, Данька
- Псарь не только солдат, Даня. – Ответила цыганка подмастерью.- Он Осьмуше и вместо отца. Да и Шепот ему не чужой. Это солдатам царевич был повелитель безраздельный, а Псарю с Шепотом он не в силах приказать отказаться от мысли о его спасении. Шепот и вовсе готов своего Мастера в клетку посадить, как ту Жар-Птицу, лишь бы тот живой остался. Сложно сейчас будет царевичу всё решить.
Про Трояна Злата тоже свое слово сказала.
- Троян если и отступит, то только до поры. Может, гордость свою придавит, дождется, пока вы уйдете – и доделает дело. Его надо или заставить самого отказаться от меня, или убить. Только вот что, золотой мой, не хочу я, чтоб вы за меня, за цыганку безродную, дрались с ним насмерть да головой рисковали. Я не заслужила такого.
Гадалка тяжело вздохнула, и закончила мысль.
- Уж лучше я так соглашусь под венец пойти, лишь бы он больше никого не тронул.
Тут и Оленка спросила про потаенное место для князя и его супружницы. Пожала плечами только.
- От дождя да сырости укрыть их и правда бы надобно. Но уж Троян-то его все равно выищет. И его, и ее.
А тем временем очнулась и Забава. Не смогла она ни приподняться, ни даже руку Оленину сжать в ответ. Слабость еще одолевала молодую княжну, да боль остаточная. Едва-едва поднялись веки, засипело в груди от глубокого вдоха, и сиполый голос ответил лесной колдунье.
- Ох, девочка… - Бледные, бескровные губы Забавы тронула еле-еле заметная улыбка. – Всё болит. А сердце болит пуще всего. Как там? Кончилось уже всё?
Василий, Маринка, Батыр, Фока, Мирослава
Оставив Оленку и Даню вместе со Златой и княжеской четой, Фока и Мирослава торопились к Спасо-Евфросиньевскому собору. Пройдя через окружение солдат, они подошли к высившемуся над Полоцком Белокаменному строению, и у крыльца увидали Осьмушу. И не только его. Там был и Псарь, и Троян. Последний усмехался, наблюдая за первыми двумя, и за тем, как они спорят. Но спор, как видно, уже подходил к концу. До слуха Фоки и Мирославы донеслась только последняя фраза Осьмуши.
- Нет! Не ты! Тебя он никогда не послушает! – Осьмуша торопливо выкрикивал это в лицо приемному отцу, силясь вырвать из его могучих рук увесистый топор. – Только я могу! Мне одному он верен!
- А ты сможешь? – Спрашивал Псарь, проникновенно заглядывая приемному сыну в его пронзительно-голубые глаза. – Вот так вот взять, и… Того, кто тебя тогда спас от дознавателя Катигорошкова? Кого ты сам кровью своей и плотью выкармливал? Давай лучше я!
- Нет! – Решительно мотнул головой Осьмуша. – Не хватало мне еще того, чтоб и вы там насмерть дрались! А может, оно и лучше будет, что это буду я, а не кто-нибудь! Дай топор!
Псарь все-таки разжал руки. Из-за этого Осьмуша отлетел назад, и был спасен от неловкого падения с топором в охапку Трояном, который подхватил парня под плечи, и надменно ему улыбнулся.
- Что, ноги не держат, Кощеич? Может и правда кому посильней работку оставишь?
- Да пошел ты! – Осьмуша вырвался от Трояна, и его тут же передернуло брезгливой судорогой. – Змееныш поганый! Не трожь!
И только сейчас Осьмуша заметил, что здесь стоят Фока с Мирославой. Заметив – успокоился, подобрался, собрался с мыслями, и коротко сказал.
- Пошли. Поможете.
Не дожидаясь ответа, Осьмуша скрылся в полумраке дверного проема. Фоке и Мирославе оставалось последовать за ним. И уже там пришлось и им всем увидеть омерзительную и жуткую картину разоренной святыни, оскверненной массовым убийством. Вид столь многочисленных кровавых тел лишил Осьмушу былой решимости. У парня даже ноги подкосились, пальцы ослабли, едва не выпустив топор, а голос дрогнул.
- Он же обещал мне… - Шепотом произнес Осьмуша, позабыв о том, что его слышат. – Пообещал, что не будет… Пить…
Однако Осьмушу вернули в реальность звуки боя, что грохотал там, впереди. И потому, решительно подхватив топор, бывший орловец кинулся к алтарю, выкрикивая свое требование.
- Остановитесь! Прекратите сейчас же!
И конечно же эти возгласы услышал и Василий, и Маринка, и Батыр. И Шепот тоже услышал тоже, так как его атаки стали чуть менее интенсивными.