Маринка, Фока, Данька
Дальнейшее случилось очень быстро. Едва услышав шипение, Маринкаперевернула кровать, и Оленка, словно куклав человечий рост, безвольно упала на пол с характерным стуком, погребенная сверху роскошной периной.Усилие – и заскрежетавшая по полу кровать, сдвинулась, закрывая Забаву. Злата вся сжалась и съежилась в углу, но Троян успел дорваться до нее, и прихватил за цепи, чтобы вместе с цыганкой выпрыгнуть в окно.
Сразу пять взрывов слились в один, разрывая ухмыляющиеся тени Шепота в кровавые брызги и лоскуты черной ткани. Фока едва удержался, когда над его головой из оконного проема рванулось облако дыма, железный лом, служивший начинкой бомбам, и мелкие обломки княжеской утвари. Вместе со всем этим из окна вылетел вышвырнутый ударной волной Троян, державший в обхвате Злату. Его спина, как видно, приняла на себя немалую часть обломков и осколков. Велесович вместе со Златой упали не так далеко от места, куда недавно упал сам тать, и к счастью для цыганки ему хватило выдержки, сил и реакции, чтобы перевернуться в воздухе и шлепнуться израненной спиной на мокрый от дождя чернозем. Да там и остаться лежать придавленным сверху женщиной в железных оковах.
Маринку же вместе с Оленой буквально вдавило в стену отброшенной взрывной волной кроватью. Слава полоцким мастерам-плотникам прошлых веков, знали они свою работу – кроватища была изготовлена из крепкого дуба, и хоть и надломилась, однако ж сдержала смертельно жалящий рой мелких железных кусочков. Неаккуратно нарубленные на грубые кусочки гвозди и выплавленные шарики свинца увязли в древесине. Олене повезло оказаться укутанной в перину – удар был смягчен, и она пострадала меньше, чем Маринка. Оглушенная, контуженная черная девка была буквально смята своим импровизированным укрытием, и, кажется, у нее сломалось еще несколько костей. Вдобавок Маринка пребывала в полной, непроницаемой тишине, и это наверняка было связано с тем, что из ее ушей ручьями текла кровь. Но на то и была она героем, что даже после такого смогла бы еще встать, если бы захотела.
Павел и Забава не были героями. Раненый князь уже не подавал никаких признаков жизни – просто лежал в неловкой позе, засыпанный крошевом обломков и осыпавшейся со стен и потолка меловой побелкой. Забава, и вовсе даже беременная, и так натерпевшаяся оря и страху, теперь еще и была оглушена взрывной волной и тоже придавлена княжеской постелью. Она была без сознания, и побледнела сильней обычного, но ноздри еще трепетали, показывая, что искорка жизни в ней еще осталась. Тревожил еще и ее живот, и спрятанное в нем дитя. Об этом с поверхностного взгляда было некак судить.
Заглянувший в комнату Фока увидел учиненный Шепотом разгром – почерневшие и исклеванные осколками стены, разбитая утварь, тлеющие ковры, битое стекло, изувеченный святой образок, и тлеющие занавески, что сквозняк выволакивал наружу. И конечно же вылетевшая от взрыва дубовая дверь, в проеме которой было видно, как спешат сюда немногочисленные гридни из тех, кого еще не отправили на их последнюю войну.
Чертов дым. Дышать тяжко. Нужно отсюда убираться.
Данька, который в это время как раз бежал к детинцу, еще на подлходе услышал взрыв, и теперь наблюдал почерневший и зияющий провал окна княжеской опочивальни, и свисающего с него Фоку, а также недвижимо валяющихся под ними пестрой грудой тряпья Трояна и Злату.
Василий, Мирослава, Оленка, Батыр
Прохор в ответ безмолвно кивнул Василию, позвал с собою и заторопился в сторону защитников Полоцка, высоко подымая руки и отчаянно привлекая к себе внимание воеводы. Судя по всему, между ними завязался какой-то ожесточенный спор. Точнее, ожесточенным он был только со стороны Прошина – тот махал руками на Загатского старого вояку, что-то ему втолковывал, а тот терпеливо слушал и спокойно возражал, пытаясь донести необходимость того, что сам не до конца понимал. Но отчего-то Прохор поверил, что Осьмуша знает, что делает.
А вот Осьмуше этой веры, как чувствовала Мирослава, не хватало. Его обуревал страх, неуверенность, чувство вины и острое понимание свалившейся на него обязанности сделать всё, чтобы остановить насилие. Он не воспринимал врагами ни героев, ни кощеевцев – он не мог переметнуться, потому что никогда не принимал одной стороны. Жестокие и равнодушные воины в черной броне были действительно его людьми, не только в силу наследности власти от Кощея, и не только в силу того, что и он сам был перерожденный Кощей – просто он чувствовал себя в ответе за них. Они умирали и убивали не за что-то, не за кого-то, даже не из-за меток, а за него! Он еще не знал всего, не знал причины, но догадывался, что вся эта бойня связана с ним. Ему и останавливать.
Вместе с тем он старательно отгонял волнение по поводу своего неродного отца, Псаря – юношу не переставала тревожить грядущая судьба этого человека. Он не верил, что герои после всего пережитого просто позволят ему жить дальше, и с тоской на сердце ожидал его последней свирепой схватки. Осьмуша не знал и сам, будет либо биться бок о бок с отцом и тоже падет к ногам героев после ожесточенной борьбы, или будет трусливым и проклинающим себя наблюдателем, стоящим в стороне, пока его отца будут забивать толпой герои, словно виснущие на загнанном медведе охотничьи псы. На фоне всех этих мыслей Осьмуша испытал краткую, но сильную волну ненависти к Василию, настолько сильную, что даже представил себе, как бьет его с размаху мечом прямо в лицо, в самый рот, заставляя подавиться своими словами о том, кому и как повезет. Одно слово – герой!
Кощеевцы отчего-то тоже придержали наступление. Псы должны были рваться в атаку, принимать на себя стрелы и мечи, скопищем мертвого мяса навалиться на полочан и брать их измором, и тем самым не давать сосредоточиться на людях, но они лишь рычали на героев и поджимали хвосты, выгнув дугой позвонки. Сами кощеевцы тоже копились на стене, глядя сверху вниз на горстку героев, стоявших между двумя войсками. Кажется. они сами не вполне понимали, а что мешает им просто взять и пройти прямо по головам нескольких выскочек. Даже мысль об этом вызывала отторжение и почти физическую боль.
Неистовое колочение в ворота стихло – а затем вспыхнуло зеленое пламя, живо обращая тяжелые створки и засов в тлеющие головешки, сыплющиеся наземь. В раскрывшийся проем первым вошел искалеченный и злой Пушкарь, и уже за ним зашла его черно-золотая свита.
- Ну чего вы застыли-то, упыри?! – Взревел Пушкарь. – Всего ничего работы осталось! И где ж только тот сучонок бомбардир, уж я его….
Но в конце концов главный кощеевский канонир разглядел своего молодого Мастера, и понял причину нерешительности орды старых убийц. И наконец остановился сам, бессильно опустив оружие.
- Мас… тер. – Упавшим голосом проговорил Пушкарь. В его глазах отчетливо читалось, как рухнули все его надежды. - Как же… Все-таки извернул сказку свою. Кошак поганый.
- Что? – Теперь уже недоуменно вскинул бровь Осьмуша. – О чем вы? Какой кошак?
Пушкарь подслеповато щурился, вглядываясь в лицо Осьмуши, и тщетно пытался прочитать по губам. А затем честно признался.
- Извините, мастер Восьмой. Я не слышу ни одного слова. Кажется, у меня от взрыва всё в ушах полопалось.
- Главное, чтоб они слышали. – Парень кивнул в сторону войска, а затем громко крикнул им. – Слышите, вы? Я ваш владыка, Мастер Кощей Бессмертный! Вижу, вы узнаете меня!
И они действительно узнали. Загрохотало и залягзало черное железо, когда все кощеевы люди, как один, преклонили колено перед своим Мастером, и опустили взгляд к земле, являя собою абсолютную покорность. Стоявшие на другой стороне полочане только ахнули, увидев, как переменились их враги, размо подчинившись жалкому и оборванному споляку. Не ожидавший этого Осьмуша даже шарахнулся назад. Кажется, его испугали такие почести. Точнее, такая готовность их оказывать.
- Вот это да…. – Пробормотал парень, широко раскрытыми глазами глядя на коленопреклоненных воинов.
- Впервые вкусили власти, мастер Восьмой?
А это уже был Шепот. Снова одна из его теней. Оттеснив растерянного Пушкаря, кощеевский убийца чинно прошагал по мокрой мостовой навстречу новоявленному Кощею, глядя на него без малейшей покорности, смело и прямо.
- Похоже, наш план по спасению вас от неминуемой смерти окончательно сорван. – Произнес упырь безэмоционально, как бы констатируя факт. – Вы здесь, вы осознали свою сущность и дарованную власть, и намерены остановить последнюю битву и предотвратить дальнейшие смерти. Но я вижу по вашему лицу, что вы все еще не знаете самого главного. Причины.
- Ка-какой еще неминуемой смерти? – Сумел все-таки сказать Осьмуша, недоверчиво насупившись, враждебно глядя на Шепота, и сжал рукоять меча. – Что вы все мелете?
- Именно об этом я и говорю. Она всё-таки струсила вам рассказать, что на кону стоит ваша собственная жизнь.. Я так и думал. – Кивнул Шепот, а затем повернулся героям. – Ну что, хваленые спасители мира? Кто решится рассказать?