Данька, Фока, Мирослава, Олена
Павлу все-таки пришлось отвлечься от Златы. Окровавленные руки отпустили ребенка, но вместо того, чтобы схватить валявшийся на полу меч и зарубить цыганку, сжали воздух. Новоявленный князь не испугался упреков Дани,не устыдился, только глянул на него со злобой. Стоял еще перед глазами у него тот колышек.
- Да плевал я на то, как там меня назовут, и что вы там скажете! Какой я к черту князь?! Князь чего? Пожарища? Подумай лучше. что люди про НЕЕ скажут!
Палец Павла Ольгердовича с золотым перстнем указал на Злату, которая все пыталась справиться с Самиром.
- Если те, кто остался еще живой, узнают, что это ее стараниями они без крова и куска хлеба остались, они ее голыми руками на куски растерзают! Но я не оставлю им этого удовольствия! А ты, между прочим, ей помог, так что захлопни пасть свою, пока еще живой!
- Это ты замолчи, Павел.
Эту фразу обронила почти что безразличным голосом Забава, становясь между Данькой и княжичем. Она не срывалась на крик, не указывала пальцем, но одной фразой заставила княжича замолчать и отступить, с болью глядя на свою невесту. А та отвернулась от него, посмотрела на ту, которая совсем недавно желала убить ее собственными руками, и уронила.
- Если бы ты меня так предал, я не знаю, что бы я сделала. Может, даже и что-то такое. И раскаяние твое тебе бы не помогло. Ты ведь все равно испугался мне всё рассказать. Тебе проще было сбежать и бродяжничать. Вот чего твое раскаяние и стоило.
Павел замолчал, опустив голову, а Забава грустно улыбнулась Даньке. Подошла к нему ближе и сказала тихонько.
- Может, ты и прав. Такое может искупить только моя жизнь. - А потом кивнула в сторону Олены. - Давай, поможем девочке. Её, бедняжку, видно сильно ранило.
Злата, однако, не спешила осуществлять свою месть. Она все еще пыталась удержать ребенка, надеясь на материнскую связь с ним. Но изуродованный плод будто и не замечал прикосновений матери, рвался из ее рук, и тянул когти к Забаве. Не было оно больше ничем, кроме как чудищем, движимым одной только целью - жестоким убийством. Только свою жертву и видело, а остальное, даже собственная мать, было лишь препятствием.
- Нужна твоя помощь, Мирослава! - С ноткой паники позвала монахиню цыганка. - Его нужно держать, всем вместе! А ты помоги ему, помоги упокоиться! О девочке не беспокойся, я позже сама ею займусь!
Тан-Батыр
Стоило отъехать Батыру подальше – как пропало видение Кота-Ученого, а вместе с ним пропал отчего-то и Яросвет. Странно, Батыр даже не помнил, в какой момент волхв замолчал и был ли он рядом все то время, пока Кот говорил со степняком. А как отъехал чуть дальше – так не смог разглядеть и развалин, что остались от Шантарки, будто и не строилось там ничего и никогда. Но что смотреть в прошлое, когда стелется под лошадиными копытами дорога в неясное будущее? Без сомнений и раздумий степняк прибавил ходу.
Но если и исчезла Шантарка, то не исчезли другие деревеньки, через которые пришлось пройти кощеевцам. Чтобы до последнего втайне сохранить движение войска, они оставили за собой только пепелище и трупы, никого не выпуская живьем. Смрадный чад реял над пепелищами, где-то еще плясали языки пламени, хлопья пепла устилали землю, словно снег, а среди погорелых хат блуждали падальщики, влекомые запахом поживы. Своими злобными, сияющими в отблесках пожаров глазами они провожали Батыра, раздумывая, кинуться ли за всадником в погоню, или остаться здесь, дальше грызться с собратьями за свою добычу. Земля еще хранила на себе отпечатки множества ног и копыт, что оставило за собой жестокое войско. Жителям деревни Загатье свезло, что существовала короткая дорога в обход их деревни, и кощеевцы пошли по ней, не став тратить свое время. Они рвались к Полоцку изо всех своих сил, так быстро, как только могли. Сойдя с их следа, Тан-Батыр въехал в деревню, о которой говорил Кот.
Как видно, еще недавно что-то тут праздновали. Остались еще следы гуляний. Махали Батыру развешанные повсюду разноцветные ленточки, сиротливо болтаясь на ветру. На берегу плещущейся реки скопились прибитые течением венки и самодельные лодочки с давно погасшими свечами. В центре деревни остался еще накрытый стол, за которым шел «пир горой», как говорили русские. Только на столе осталась лишь запачканная скатерть, опрокинутые бутылки, и объедки в тарелках, в которых придирчиво копошились вороны. Местные бросили свои гуляния и попрятались в домах, боясь даже зажечь свет. Тишину нарушало только карканье ворон, да далекое уханье пушек.
Когда Батыр уже почти добрался до дома Прохора, оказалось, что дом воеводы превратился в своего рода лагерь всего Загатского «войска», а на деле - кучки смельчаков, которые отважились сделать хоть что-нибудь. В одном только этом доме горел свет, а в окошках метались смутные тени. Охраняли подворье здешнего «воеводы» двое старых бойцов, которые давно уже услышали топот копыт коня Батыра, и приготовились встречать его с мечами наголо. Как только встал он перед забором, те тут же сделали шаг с крыльца, и свистнули, давая своим в доме знать, что у них гость незванный.
- Ты еще кто таков?! – Сразу же задал вопрос в лоб первый караульный.
- Чего надо у нас? – Спросил второй.