Действия

- Обсуждение (5091)
- Информация
-
- Персонажи

Форум

- Для новичков (3749)
- Общий (17782)
- Игровые системы (6249)
- Набор игроков/поиск мастера (41607)
- Котёл идей (4310)
- Конкурсы (16074)
- Под столом (20428)
- Улучшение сайта (11248)
- Ошибки (4385)
- Новости проекта (14628)
- Неролевые игры (11855)

Просмотр сообщения в игре «Лукоморья больше нет»

DungeonMaster DeathNyan
11.11.2017 17:01
Данька

Злата слушала Даньку молча, сжав губы, пряча глаза и сцепив руки в замок. Слушала и понимала, что Даня прав. Наверное, она всегда это понимала. Но она понимала и то, что ей просто не хватит душевных сил смириться, остановиться на полдороги и оставить Павла в покое. Цыганка решилась возразить только тогда, когда Даня заговорил об Олене.
- Ничего я отмыть не пытаюсь. Я ее правда спасти хочу. – Устало сказала она. - Уж в этом-то мог бы мне поверить.
Выждав, когда Даня достаточно провентилирует Оленины легкие, чтобы ей задышалось свободнее, Злата помогла отроку поднять девочку с пола, и вместе с ним понесла ее наверх, прочь из княжеских закоромов.
- Хорошо, Даня. Вот сейчас я и посмотрю на дело рук своих. И рассужу, стоит ли мне вмешиваться в собственную историю

Мирослава, Фока, Данька

Слабел Фока, терял прыть и сноровку – а все же выгадал нужный момент, подловил Трояна. И в тот самый момент, как тот открылся –ладный красный сапожок, правый из пары тех самых, что как-то давно еще, на рынке Киевском, Фоке глянулся, с размаху впечатался носом прямо в промежность Трояну. Мог ли и подумать тот тульский купец, изругавший неведомого вора, что его украденный товар когда-нибудь внесет такой вклад в борьбу за Солнце Красное, и согнет пополам самого Трояна Змеевича, младшего из сынов Велеса, Царя Змеиного? А тому еще вдобавок и разрядом молнии вдарило прямо в грудь, заставляя сотрясаться в болезненных судорогах.

Но и это не остановило Трояна. Только разъярился пуще прежнего. Только что трясся, едва с ног не валясь – а тут уже схватил Фоку обожженной рукой за грудки, поднял ввысь, как тюфяк с соломой, встряхнул, и швырнул прямо в Мирославу. Оба героя оказались на полу, упав рядом с мертвым князем и скорее всего уже мертвым Катигорошком. Тут бы их и полосовать когтями – но перед Трояном возникло новое препятствие. Княжич Павел Ростиславович, еле-еле удерживая одной рукой за ноги и пуповину своего брыкающегося мертворожденного отпрыска, выставил перед собой окровавленный меч, и встал между героями и чудовищем. Взмах, всзмах, взмах – Троян играючи уклонялся от ударов, но сам не бил.
- Отойди! – Требовательно взрыкнул полубог.
- А то что?! – В злобном запале кричал Павел. –Ничего ты мне не сделаешь! Не можешь, не можешь, тварь, да?! По уговору твоему я жив должен быть! А вот я с тобой могу что захочу сделать! Я когда малым был, жаб через соломинку надувал, вот и тебя как жабу! Иди сюда!

Пока драка шла своим чередом, Забава, послушавшись Павла, отходила прочь, чтобы не попасть под нечаянный удар, и чтоб до нее не добрался ни Троян, ни Самир. Но она попалась Злате. Цыганка шла по этому самому коридору, поддерживая под левое плечо бесчувственную Оленку, пока Даня поддерживал ее под правое. И когда Злата увидела невесту Павла – она тут же потеряла ко всему интерес.
- Подержи ее пока сам . - Бросила Даньке черновласая. И отпустила Оленку, торопясь подойти ближе к Забаве. Забава испуганно попятилась назад, держась одной рукой за округлый живот, а второй кое-как опираясь на стену. На Злату она смотрела со страхом, и страх этот только усилился, когда из-под многочисленных своих юбок гадалка вытащила коротенький, но острый ножик.
- Ну куда ты бежишь, голубка? – Спросила Злата, улыбаясь девушке. – Бежать некуда. От судьбы-то не уйти.
- Ты… Ты хочешь меня убить? – Словно не веря, что цыганка на это способна, спросила Забава, пятясь назад.
- Да. – Без всяких затей и иносказаний подтвердила Злата. – Но ты не бойся. Я мучить тебя не буду. Только один удар в сердце, и все. Ты даже почувствовать ничего не успеешь.
Замотав головой в немом отрицании, Забава начала пятиться быстрее,а ее дыхание на порядок участилось. А Злата только посмеивалась.
- Да, да, голубка, иди куда идешь. Я хочу, чтобы Паша это увидел.
Идущий следом с Оленкой на плече, Данька прекрасно слышал их разговор. Он не чувствовал, что Злата и в самом деле готова собственными руками убить беременную девушку, как бы сильно ее ни ненавидела. Но не чувствовал он и желания поступать как-то иначе. Не чувствовал сомнений.

Вот так и сошлись снова и герои, и те, кто считается в этой сказке злодеями. С одной стороны – Троян с Павлом. С другой – Злата и Забава. В центре – Мирослава с Фокой, да мертвый князь с богатырем. И самым последним, сразу за цыганкой – Данька с Оленкой. Троян, остановивший бой, назвал это кратко и емко.
- А вот и он! Момент истины! – Змееныш провозгласил это торжественно и злорадно. – Обернись, Павел свет Ольгердович! Посмотри на тех, кому в любви клялся!
Павел понял. Кого увидит, даже до того, как обернулся назад. Еще не закончив оборот, он выкрикнул.
- Нет Злата! Не подходи к ней! Не смей!
- Еще как посмею, Пашенька. – Пропела Злата, поглаживая лезвие ножа и делая еще один шаг. – Может быть, если бы ты помолчал…
Злата осеклась. Все это время она смотрела только на перепуганную Забаву, готовую рухнуть в обморок, и пыталась понять, жалко ли ей хоть немного эту красивую, невинную девушку, что носит под сердцем еще одну жизнь. Павла она удостоила всего лишь одним мельком брошенным взглядом – и тогда-то и заметила маленькое тельце, трепыхавшееся у него в руках так сильно, что княжич едва мог удержаться на ногах. И вот тогда-то Злата испугалась. Нож с лязгом выпал из разом ослабевших пальцев. Крик рванулся из горла, и был задавлен в последний момент. А слезы брызнули из глаз уже в открытую, заструившись по щекам.
- Троян! – В этом крике был и ужас, и негодование, и почти истерическая злость. – Что это такое?! Что это такое?! Что ты сделал с ним?!
Троян, кажется, и сам такого не ожидал. Вид у него был такой, словно его заставили сжевать стебель крапивы. Сейчас он мучительно подбирал объяснения, давая возможность героям вмешаться и что-нибудь предпринять. Сказать, крикнуть, или даже ударить.

Василий

Выстрел ушел в молоко, так как Василий толком не видел с этого расстояния даже дракона, не то, что Псаря. Проскакав по мосту, найдя Прошина и доложившись ему, княжич получил от воеводы ответ.
- Дождемся, когда на мост кощеевцы взойдут! Тогда-то и взорвем! Спеши, Рощин, спеши!
И Василий, подгоняемый Соловьем, направил своего Вихря к детинцу.

Маринка, Василий

- Тонкость в том, что выборов у меня не больше двух. Или мастер Восьмой, или весь мир. – Шепот, словно извиняясь, пожал плечами. – И свой выбор я сделал.
Кощеевский убийца ждал удара Чернавки. То ли это, то ли однорукость, то ли усталость и боль сыграли против нее, а может и все сразу – но клюка просвистела мимо. Даже не сойдя с места упырь просто отвел руку с клеткой, и двухпудовая железка только повредила камни у его ног. Шепот подумал, что Маринка пыталась выбить у него из рук клетку и отобрать.
- Не повезло. А теперь смотри, как ты проигрываешь.
Одним ловким движением пальца Шепот сдвинул засов, и поднял клетку высоко над головой, выставив в сторону объятого пламенем города.
- Лети! – Крикнул он птице, томящейся в своей драгоценной темнице. - Ты свободна! Возвращайся в свои неведомые земли!
Этот крик услышал и Василий, что уже врывался на княжеское подворье. Узнав голос Шепота, он поднял голову вверх – и сощурился от свечения жар-птицы. Он, как и Маринка, увидел тот момент, когда птица вырвалась из клетки, расправляя крылья, неловко взмахнула ими, и провалилась вниз. Ее крылья были слишком слабы от долгого заключения в клетке. Она попросту разучилась летать, и теперь камнем падала вниз, теряя на лету потускневшие и сгорающие в воздухе перья. Тело птицы ударилось о гладкие камни, какими была уложена земля у княжеского дома – и мгновенно сгорела в сильной вспышке пламени, превратившись в облако дыма и серого праха буквально в десятке шагов от Рощина.

Всего мгновение затишья, когда, казалось, стихла даже отдаленная битва, окончилось новой вспышкой золотого сияния. Из дыма и праха хлынул свет, намного более яркий и теплый, чем раньше, и над детинцем поднялась обновленная, чистая и совершенно свободная Жар-Птица. Она мгновенно взмыла в воздух высоко-высоко, стряхивая с крыльев собственный прах. Соловей запоздало сообразил сбить птицу свистом, но лишь оглушил Рощина и попортил облицовку стен - птица взмыла слишком быстро. А когда она вознеслась вверх, то ее живительным светом залило все вокруг, как будто на небосвод вернулось настоящее солнце. И теперь битва действительно остановилась. Василий и Соловей, Маринка и Шепот смотрели вверх. Поднял взгляд кверху и Прошин, выжидавший удобного момента для подрыва, и саперы, и полоцкие дружинники, и толкущиеся беженцы с их наскоро похматанными пожитками, в одночасье потерявшие свой кров и близких людей. Подняли кверху свои безликие маски и кощеевцы – за щелями-прорезями наличников заблестели живые, человеческие глаза, щурящиеся от яркого, но такого приятного света. Птица реяла над горящим Полоцком, превращенным в поле битвы, летела быстро, но все равно будто бы не спеша. Все до единого были заворожены открывшимся зрелищем. Стихло лязганье мечей и топот копыт. Стихли людские голоса, кричавшие на разные лады. Каждый смотрел на птицу, как на какое-то нежданное-негаданное чудо, и каждый чувствовал что-то свое, сокровенное, неуловимое. А потом птица скрылась за облаками. Чудо ушло. И все взгляды снова опустились вниз, на грязь, на кровь, на огонь, на разорение и боль. Последняя война кощеевцев снова загрохотала, перемалывая людей.

Шепот совершенно искренне и счастливо улыбался, глядя в ту точку на небосводе, где в последний раз видел Жар-Птицу. Его руки бессильно повисли вдоль тела, и он совершенно ничего не боясь подставил Чернавке свою спину. На ветру хлопал и шуршал его длинный плащ.
- Впервые в своей жизни сделал доброе дело. Не знал, что это может быть так приятно.

Всеслав

И начался очередной из нескончаемой вереницы боев. В этот раз – последний. Живой против мертвого. Меч против топора. Холод, излучаемый Всеславом, заставлял кожу Псаря белеть, а его брови, бороду и шерсть на медвежьей шкуре – покрываться сосульками. Заиндевевший меч вонзался в его плоть так же, как вонзался бы в полено. Псарь сносил рану за раной, и точно так же, методически, профессионально, без всяких эмоций врубал лезвие топора в железный доспех, пытаясь добраться до того, что скрывалось там, под ним. Сначала слетели Данькины украшательства. Затем стали появляться рваные дыры и на черном железе. Края этих отметин трескались, и поверхность доспеха облетала, словно неизвестный металл был облит сверху прочным, непроницаемо-черным стеклом. Бил Псарь и словами. Также беспощадно.
- Ты и есть Исход? Ну-ну. – Не сбивая дыхания, выговаривал Псарь, нанося очередной удар и получая такой же по себе. – Ошибаешься, я жив. Я живее многих. Исход дал мне искупление. Он был кошмаром, но благодаря ему я и смог жить дальше. Перевернуть страницу. Я живу не прошлым. А ты – прошлое, и там тебе и самое место.
Очередной взмах меча, удар – лицо Псаря залило кровью, а шлем свалился с его головы. Не пригнулся бы – вместе со шлемом упала бы и голова. Не повезло.
- Винишь нас за то, что делал сам. – Уход от нового удара, и Псарь врубает топор в плечо Всеслава. Левая рука тут же перестала слушаться. – Для меня война была работой. Трудной, неприятной, но работой. А ты получал удовольствие.
Меч Всеслава задевает бок Псаря, а волна холода заставляет его покрыться инеем. Кольчуга примерзла к коже вместе с рубахой, которая была мокрой от пота, а теперь затвердела, как каменная. Псарь продолжает драться.
- Совесть замучала, но ты не изменился. Пытаешься исправить то, что натворил, но умеешь только убивать. Не можешь умереть сам, так пытаешься убить побольше. Если ты надеялся этим заслужить искупление, то тогда Шепот должен быть святым. Он-то кощеевцев убил побольше, чем ты, только кощеевцев и убивал до Исхода. У него работа была такая. И ты, к слову, у него в списке тоже был, да только не успели тебя убрать. Тебе повезло, что здесь я, и я наконец рассчитаюсь за твои грешки.

Взмах, удар – и правая рука Всеслава взлетает в воздух отдельно от хозяина. Он успевает перехватить меч левой, слушающейся кое-как, но Псарь бьет снова – и лезвие врубается в живот, пройдя все слои металла, и заставляет согнуться пополам. Псарь упирается ногой в мерзлого, толкает, с влажным хрустом срывая его с лезвия – и с размаху наносит добивающий удар обухом по голове.

Теперь Всеслав лежит. Его забрало скосилось, и теперь глаза видят только нечеткий отсвет пламени в щелочках. Нет, теперь они видят, как в эти щелочки с трудом протискиваются пальцы – и обналичник крякнул, оторвавшись напрочь, и открывая миру то, что под ним находилось.

Теперь Всеслав видит намного шире. Он видит, как навис над ним Псарь. Видит, как он вдруг задирает голову. Видит… галлюцинация? Неужели, Всеслав видит Солнце?! Что-то яркое, теплое, на миг согревшее даже насквозь промерзшую нежить, в которой живет частичка Вечной Мерзлоты. Псарь смотрит туда же. Щурится. Значит, взаправду. Жаль, что оно почти сразу исчезло. И снова остался лишь огонь, грязь и призрачная, далекая, будто не своя боль. Псарь опустил взгляд вниз, чтобы взглянуть в лицо Всеслава. Что он там видит? По глазам не понять. Взгляд Псаря практически не изменился.
- Что снаружи, то и внутри. – Ответил Псарь на этот невысказанный вопрос, пряча покореженный обналичник в карман. – Прежде чем ты умрешь. Сын Кощея все это время был рядом с вами. Осьмуша, мой приемный сын, ради которого все это и делается. Все это время ты смотрел на него и говорил с ним. Мог бы убить его в любой момент времени. Что скажешь, Всеслав? Сын Кощея удовлетворил бы твою лживую совесть?
Псарь торжествующе вскинул топор на плечо.
- Готов спорить на что угодно, будь у меня хоть что-то, что Осьмуша пожалел бы и тебя, узнай он все о тебе. Весь бы вывернулся. лишь бы ты наконец обрел покой. Такой уж он. Весь в мать. В Хельгу, не в Василису. Всех готов обогреть.
Опустившись перед Всеславом на одно колено, Псарь грустно улыбнулся ему.
- Он должен был пожертвовать собой, чтобы этот мир был спасен. И он бы пожертвовал. Я не могу этого допустить. Вот и разница между нами. Она в том, что ты убиваешь для себя и за себя, словно бы это может исправить всё, что ты натворил. А я убиваю за то, чтобы Осьмуша жил. Мир, в котором есть ты и кто-то вроде тебя, спасения не заслуживает. Последнее слово, Всеслав. Если хочешь.
Чуть позже дам пост за Кота. Еще пишется