Олена
- Ну как, что закончится. – Усмешка Шепота была похожа на оскал. Не в последнюю очередь благодаря двум слишком острым для человека клыкам, искривившимся и пожелтевшим от возраста. – Ваша сказка. Сказ о том, как герои Солнце возвращали.
А пока Оленка осмысливала сказанное, Шепот вновь повелительно взмахнул рукой.
- Эй, зверюга! Видишь тушу? – Носком сапога убийца ткнул застреленного коня. – Твой ужин. Только аккуратно!
Смок тут же потерял к Олене интерес. Прихватив пастью шею коня, он аккуратно поднял его, освобождая ногу Осьмуши,а затем, оттащив немного подальше, принялся жадно и неаккуратно пожирать. Хруст костей и треск рвущейся плоти наполнил лес, а траву щедро окропила кровь. Остывающие внутренности повалились из растерзываемой туши, но Смок не брезговал и самыми грязными потрохами. Шепот почти что любовался этим зрелищем.
- Присядем, колдунья. – Предложил он, сбрасывая плащ и расстилая его на земле. – Ты же не проткнешь меня, если я подпущу тебя слишком близко? А в лягушку не превратишь?
Посмеиваясь, шепот сел на край своего плаща.
- Я ведь тоже плавал до Лукоморья, как и Орел. За ним же гонялся, чтоб ему земля была наждаком… - Личный убийца Кощея плюнул в сердцах. – Мы все там были. И как и с Орлом, с нами тоже поговорил Хранитель Мирового Дерева. Сам Кот-Ученый, дрянь облезлая. И он с удовольствием рассказал нам, что Мастер Восьмой – великий герой, которому суждено волей или неволей положить свою жизнь, чтобы спасти Русь и все человечество от неминуемой медленной гибели в Безвременье. Его смерть – условие для того, чтобы сказка о героях-солнцеходах кончилась словами «и стали они жить-поживать, и добра наживать». Мы не с вами сражаемся, даром что на месте одного убитого встает еще двое. Мы сражаемся с самим Котом, и пытаемся спасти жизнь Мастеру Восьмому, закончив эту сказку досрочно. И мы сделаем ее продолжение невозможным, девочка.
Впрочем, Шепот оговорился.
- Или костьми ляжем в бесплодной попытке. – Безразлично пожав плечами, Шепот снова взглянул на кровавое пиршество Смока. – Но я не намерен смотреть на то, как самого дорогого мне человека принесут в жертву, чтобы могли жить и плодиться дальгек те, кто не стоит даже его мизинца.
Василий
Там, внизу, Пушкарь раздавал указания, стоя в полный рост. Он совсем не боялся ответного огня, предполагая, что все пушки умолкли, а паника в рядах защитников Полоцка делает невозможным слаженную контратаку из ружей или луков. Там-сям звучат беспорядочные хлопки пищальных выстрелов, да взмываю в воздух редкие стрелы, которые должны быть железным ливнем, но на деле являются редким дождичком. Его огромная пушка была внаглую дотащена до позиции выстрела, и расчет бросился вбивать клинья под колеса, выкручивать наклон и подбивать клиньями дуло, а к пушке уже катили бочки с порохом, и на специальном подъемнике подымали к стволу огромное ядро.
Василий заставил Пушкаря вспомнить, что он на войне, а не на охоте, расстреливает беззащитную дичь. Одинокий хлопок, почти незаметный в этой канонаде, а за ним – звучный свист. Пушкарь разминулся со смертью совсем рядом, по чистой случайности - между ним и пулей в неудачный момент встал заряжающий, и круглый кусочек свинца впился ему в шею. Хрипящий кощеевец свалился наземь, обливаясь кровью, чтобы через минуту остаться одним из множества трупов в вязкой грязи. Пушкарь вздрогнул, и прекратил смело раздавать указания, поспешно спрятавшись за лафетом.
А тем временем кощеевские войска бегом бросились к стенам, пользуясь смятением защитников Полоцка. Оставалось всего-то несколько минут на подготовку прежде, чем первые кощеевцы уже начнут карабкаться на стены или пытаться их подорвать.
Всеслав
Вот он – дом с красной крышей. Стенку переднюю снесли, а за нею мерцает синим сложенная кое-как, на скорую руку, рамка «двери вникуда». Изобретение то было страшное, хотя казалось бы – чего страшного в том, чтобы войти из одной точки, а выйти в другой. Наоборот, удобно! Но изобретение это таило в себе немало коварства. Вспоминал Всеслав, как спешно ломали эти рамки по всему Кощееву Царству, да как четвертовал Янош Черное Перо оприлюдно тех, кто создал эту чудо-дверку. А всего-то и был однажды случай – однажды этим устройством воспользовался один из воинов, но остался там же, где и вошел, а вот на другом конце возник точно такой же, в той же одежде, с той же памятью, теми же чаяниями, один в один.
И оказалось на деле, что никакой это не «телепорт», как умно называли «дверь вникуда» ученые лбы, которые корчились потом на Площади Стенаний. Эта штука в пыль расщепляла все, что в нее входило, а потом создавала точную копию. Распространялось то и на живые существа – каждый вошедший погибал, не оставляя после себя и следа, а с другой стороны выходила его копия, один в один, которая и сама не осознавала весь ужас произошедшего. Может статься, что и Кощею не было бы большого дела до этого – он же ничего не терял. Только случилось все на глазах у целого войска, и кощеево царство впервые оказалось под угрозой бунта. Тогда немало работы выпало Шепоту и Искариотам, ох немало…
Один из пришлых мастеров обещался это устройство докрутить, довести до ума, да не успел – рухнуло царство Кощеевское, сгинуло. А звали его как раз Казимиром. Надо же, как тесна сказка, то и дело встречаются старые знакомцы.
И тем нагляднее теперь оценил Всеслав степень отрешенности воинов кощеевских, которые появлялись из этого телепорта. А может, то была беспощадная сила Зароков. Пожалуй, кощеевская пехота состояла из «мерзлых» еще задолго до Исхода, коль они с таким равнодушием шли на убой во имя своего повелителя, которому продали всех себя. Прямо сейчас появлялись воины один за другим, сыпались с крыш наземь, бряцая доспехами и оружием, изготавливались к бою, а спутники Всеслава, дружина полоцкая, своим глазам не верили – так близко увидеть кощеевцев, мрачных и безликих призраков минувшей войны.
Всеславу довелось увидеть не только пехоту. В синей вспышке появился один из теХ, кто стоял у истоков заговора. В противовес прочим кощеевцам, что еще носили на себе бледный отблеск былой роскоши, он был обряжен в жуткие, вонючие лохмотья, и раздет был до пояса, словно последняя кабацкая голь. Еще больше роднило его с нищими то, как сильно он зарос – тощий, бородатый и волосатый бродяга. От бродяг его отличало две вещи. Первая – шрамы. Не боевые, нет. Это были шрамы от множества клейм, и шрамы эти он нанес себе сам и добровоольно. Там, где кожу не заняли клейма, там он сам вырезал слова на Неписанном Языке, и они складывались в страшные клятвы на верность Бессмертному Владыке. И вторым был взгляд – дикий, блестящий, фанатичный, это был взгляд вечно возбужденного фанатика. Скотник, собственной персоной, которому было даровано право от имени Бессмертного брать клятвы с людей и оставлять на их коже Его знаки, как свидетельство перед высшими силами. И каждого клейменного из сотен и тысяч он знал в лицо и по имени. Так ли удивительно, что узнал он и Всеслава?
- Хо-хо! – Радостно вскинул сухощавые руки безумец. Его голос был визглив и тонок, напоминал дворнягу, которой наступили на хвост. – Неужто судьба свела меня с самим Всеславом Милосердным! Я думал, ты не превзойдешь сам себя, но теперь ты – дважды предатель! Ты умудрился предать и самого Владыку!
Маринка
И снова Троян лишь улыбкой встретил злой наговор Маринки. И даже нашел что ответить.
- Ну, пока что мной побрезговала лишь одна блоха. Но это ничего. – Пожал плечами сын Велеса, ни на шаг в сторону не уходя. – Ежели так уж не люб я тебе, то попрошу папу, чтоб другого сына дал в женихи. Ему-то по большому счету все равно, от кого внучков ждать. Вот Аспид тебе точно понравится. Он милейший парень. Лицом, конечно, не писаный красавец, да и на ласку жаден, но зато много не говорит, как я. А что детишки на пиявок похожи, так тебе уже все равно будет.
Увидев пред собой заостренный кончик клюки, Троян наморщил свое красивое лицо.
- Ну какая ж ты настойчивая. Чтож… Давай тогда пойдем вместе. У меня там тоже кое-какие дела к Павлу Ольгердовичу. Все-таки бедняга в одну ночь лишится отца, жены и всего, что имеет. Надо хоть объяснить, почему.
Данька, Мирослава, Фока
- В какой-то мере я и вернула все обратно. Даня. – Грустно ответствовало отражение Златы, разведя руками. – В те времена, когда еще эти звери были живы – цыганка кивнула на корчащиеся и истекающие кровью охотничьи трофеи – и когда Павел был молодым, а я была глупой и доверчивой. Давняя моя злость, что уж поделать. А кощеевцы… Это тоже часть наказания.
- Наказать меня хочешь? – Вдруг выступил вперед Павел. – Хорошо, Злата! Я готов принять твое наказание! Я поступил с тобой ужасно, и я готов ответить! Но наказывай меня! Не Забаву! Не народ полоцкий! Не безвинные души! Они тебе зла не чинили!
- Э, нет, парень. – Покачала головой Злата. – Я знаю, как ты каялся, знаю, что искал меня, и знаю, что ты душу бы продал, чтоб все исправить. Только не исправишь, и содеянного не воротишь, сколько добра ни сделай.
Златины глаза засияли угрожающим светом.
- Бог тебя простил, но не я, Паша! Мне твое раскаяние и воздаяние за него – только в тягость! И наказание тебе будет только облегчением! Нет, я заставлю тебя мучаться страшнее! Заставлю тебя осознать, что из-за давней твоей ошибки все, кого ты любишь, будут страдать, и все, что у тебя есть, всего ты лишишься! Для тебя больней всего будет удар по безвинным за твою вину! Я проклинаю тебя, чтобы ты несмотря ни на что жил и видел, как умирают те кого ты любишь, и как горит твой дом!
В этот момент Мирослава сотворила молитву – и зеркало прекратило сиять, а фигура Златы замерла – и рассыпалась на мелкие осколки. Померкла комната – и вновь возгорелся нормальный, земной свет. На полу, трясясь всем телом, сгорбилась Забава, закрыв лицо руками и беззвучно всхлипывая от пережитого ужаса А за окном уже грохотала канонада и мерцали отблески пожаров и разрывов от фейерверков, которые стали им причиной.
- Вы просто оттягиваете неизбежное. - Донесся голос Златы из зеркальца. - Но ты все равно не отвертишься, Пашенька.
И зеркало лопнуло, разлетевшись на множество мелких осколков.
- Да пошла ты, ведьма поганая! – Явно воодушевленный явленным чудом Мирославы, Павел выкрикнивал проклятия в потолок. – Не выйдет у тебя ничего! Сдохнешь, захлебнувшись в своей желчи злой!
И Павел спешно бросился к своей невесте.