- Да, - Оленка покорно кивнула и понурилась. Надо ей сейчас уйти, чтобы других собрать и держать наготове. Дядя Торквальд ей важное дело поручает. Он в лесу каждой осине свой-свойский, не пропадет. Но она с трудом давила в себе непреодолимое желание уткнуться лбом в отворот его кафтана и зареветь - горько, по-сиротски. Родня он уже ей был, семья. Пожилой дядюшка, добрый, строгий, ко хмелю нестойкий. Глядел, чтоб она чему дурному не научилась у чужих людей; у костра истории всякие рассказывал. Вот она сейчас повернется, уйдет - и он исчезнет в лесу, растворится, словно его и не было никогда...
Оленка изобразила бодрую и кривую улыбку, начала сосредоточенно копаться в котомочке, низко склонив над нею лицо.
- Я так и сделаю, а ты слушай: моя птичка, как подлетит, трижды чирикнет, и ты будешь знать, что от меня, а не от Волка. А ты же по-птичьему не знаешь, так ты тоже трижды в манок просвисти - это ей будет знак, чтоб ко мне лететь. Манок у тебя был - на рябчика, помнишь? И мелкую грамотку, если надо, к ейной лапке привяжи...
Так она наставляла охотника, словно она была старшая, а не он; и рассовывала по карманам его охотничьей куртки крохотные берестяные туесочки, коих швы были воском залиты, бормоча: "Это тебе силы подкрепить... это чтоб не спать... это человечий дух отбить...... это лучше слышать..." Потом стиснула его рукав, порывисто поднялась на цыпочки, чмокнула его в щетинистую щеку, сказала ломающимся голосом:
- Я быстро, дядь Торквальд. Ты себя береги, ладно? Ауфпасс, ахтунг, хорошо?
Повернулась и быстро пошла, сбиваясь на бег. Шла, хлюпала носом, уже не скрываясь ни от кого, и вытирала глаза о рукав.
Ближе к опушке только остановилась - призвать к себе какую-никакую птаху летучую. В глубине леса Волк всех разогнал, там даже совы не ухают. Уж лучше здесь, от вольного города Новгорода подальше, а то если эта птаха, набравшись дурных манер у вольных новогородцев, с ней торг вести будет... ой, она за себя не ручается.
- Сыщи в лесу старого охотника-чужеземца, да не бойся: он птичек не обижает. Чирикни три раза над его головой, и он за тебя в лесу заступится, зверям-птицам хищным не даст. Будь с ним, пока он не просвистит трижды в свисточек, да лети меня искать, я в городских стенах буду. Сделаешь как скажу - насыплю тебе проса пригоршню.
Отпустив птичку, Олена присела собраться с мыслями. Если ребенок на охранные чары Дерезы напоролся... не может быть. Те чары совсем недавние, а мальчик, видать, долго в козликах ходит... и отчего он так забоялся и шарахаться стал, когда она по-козьи с ним начала мекать - а у Волка в логове сидеть не боялся? Задумалась она, и стало у ней в голове потихоньку складываться, и забрезжило помаленьку, что "не пей" относилось не к вонючему зелью в котелке, а "идет" - вовсе не к Волку.
Оленка вскочила, шлепнула себя по лбу и воскликнула:
- Ну Дереза, ну... коза! А я дура набитая!
Грянулась она оземь, оборотилась голубкой и полетела в вольный город Новгород.