Олена, Данька
-Ну как знаешь. - Неуверенно ответил Осьмуша, растерянно глядя Олене вслед. А потом, пожав плечами, отошел к Даньке, чтоб не мешать ведунье. - Мы тут, если что. Ушки на макушке, никто не подкрадется.
Торквальд хотел было опять поправить Оленку, и открыл уже было рот, но передумал. Вместо этого с языка старого егеря сорвались другие слова.
- Тогда я посмотрит в дом.
И вошел через раскрытый проход, скрывшись внутри.Как видно, пока дверь была открыта, войти внутрь мог кто угодно. И сразу же оттуда донесся его голос.
- Двер ист целый. Засов сдвигнутый. Они открывайт для Вольк сами. На свой смерт.
- И ничего я не сбледнул. - Ответствовал Даньке Осьмуша, раз уж сосредоточенный на деле Торквальд ничего юноше не ответил. - Просто жалко их. Козлят-то. Как подумаю, чего им натерпеться пришлось... Ой.
На предложение ловить Волка на "живца" Осьмуша скептически сморщил нос.
- Не хочется мне что-то рисковать этой Дерезой. Она если жива - детей лишилась, а мы ее будем чудищу подставлять, пока сами в засаде отсиживаемся. Я уж лучше сам "живцом" буду. Только я наверное не так вкусно выгляжу, как надобно, чтоб наверняка. - Воин осмотрел сам себя, задержав взгляд на подаренных Рыгором сапогах. - Что скажешь, Дань? Вот будь ты чудищем, хотел бы меня съесть?
Василий и команда
Коза от лечения отказалась, мотнув рогатой головой.
- Не надо мне ничего. Нет на это времени. - Сказала она, мягко отталкивая руку Франца. - За меня не бойтесь, Дерезу так просто со свету не сжить. С раной сама разберусь. Скорее!
А пока Коза-Дереза неумело взбиралась на Маринкину лошадь, которой явно не понравилось, что на нее карабкается зверолюд, Мирослава сосредоточилась, призывая видения, чтобы увидеть чуть больше, чем может человечье око. И увидела.
Мирослава узрела совсем недавнее прошлое - тот самый момент, как герои увидали тот большой, темный силуэт. Только в этот раз она наблюдала эту сцену глазами чудовища. Она смотрела с непривычной для человека высоты на цепочку человеческих силуэтов, которых видела намного лучше, чем они ее. Видела, как Соловей поднял кулак, призывая остановиться. Видела, как вышел вперед Всеслав, мужественно выставив щит. Увидела себя саму, и не почувствовала при этом сама с собой никакой связи. И, конечно, услышала мысли твари.
Чудовище думало как-то похоже на человека. Тоже вело с собой внутренний диалог, пользуясь общеизвестными словами, тоже фантазировало, пользуясь мыслями-образами, рассуждало и оценивало обстановку. Это был не подчиненный только примитивным позывам зверь, движимый потребностями. Нет, оно знало, что делало, осознавало себя, и понимало человечий язык. Но в то же время Мирославе было страшно от того, насколько же отличается от человечьего мышления мышление зверя. Ненависть и ярость были самым понятным из того, что заполняло голову чудища и тяжелым грузом давило на разум монахини. Остальное – слишком сложно, слишком непонятно, слишком страшно. Одержимость желанием делать зло, полностью осознавая, что это зло, желание упиваться чинимыми страданиями и насилием, и желание распространять его вес дальше, все дальше. Мирослава слышала мысли чудовища насчет самих героев – оно смотрело, оценивало каждого по опасности, считало вооружение. Первым стоял Всеслав, и чудовище оценило его емким словом.
- Дрянь.
И правда, больше железа, чем плоти, обледенелого кощеевца не помучаешь, лучше убить его первым и как можно быстрее. А вот Соловей понравился ему больше. Последней чудовище думало оставить монашку, одну среди топей, подкидывая ей останки ее дружков, которых оно поубивает поодиночке, но вдруг…
- Что?!
А затем существо захлестнула волна злобы на Мирославу.
- Так-так. У нас тут боженькина любимица-провидица. Ну хорошо, посмотри, на что хотела!
И оно тут же ушлл. Для героев это прошло просто как исчезновение пугающего силуэта, но игуменье удалось увидеть, куда оно умчалось. А умчалось оно прямо к воде, чтобы заглянуть в собственное отражение, и показать свой лик монахине. И подтвердились ее худшие подозрения – да, тварь была из плоти и крови, но в телесной оболочке прятался самый настоящий бес прямо из Ада. Одно из тех существ, что настолько страшны, что сознание противится тому, чтобы в нем оставался этот образ. Но сейчас монахине было невозможно отвести взгляд, и некуда было деться от этого ужаса, к которому она оказалась лицом к лицу.
Мирославе показалось, что она кричала во весь голос, но для всех остальных из горла Мирославы вырвался только сиплый, тонкий стон, который можно было услышать только стоя рядом с ней. Никто бы и не понял, что что-то с нею вообще случилось, но только до того, как взглянет в ее лицо.
По щекам Мирославы струились кровавые слезы.
--------------------------------
Все
До дома Козы-Дерезы герои домчались живо. Олена как раз закончила осмотр домика Козы-Дерезы, и уяснила для себя, что все это колдовство, наведенное хозяйкой дома, было не для одного лишь Волка. Для Волка была только определенная травка да несколько вырезанных знаков, чтобы Серый не воспользовался силой и не разрушил домик. Внутрь входить не разрешалось вообще никому. Даже сама хозяйка войти не могла, если ей не откроют изнутри. Только в открытую дверь разрешалось войти всякому живому существу. И как раз когда Олена вернулась к Осьмуше и Дане(Торквальд все что-то вынюхивал в домике), ребята услышали топот множества копыт. Осьмуша тут же напрягся, вытащил меч, и даже вскочил на коня, чтобы не пешим сражаться с всадниками. Однако быстро понял – исполнилось пророчество цыганки Златы. Встретились герои на волчьем следе.
- Они. – Не веря глазам, прошелестел Осьмуша, пытаясь зачехлить меч обратно в ножны, но то и дело промахиваясь. - Точно они. Герои, что за Солнцем пошли.
И вот, Данька и Оленка могли вволю рассматривать героев, и заодно удивляться разношерстности их компании. Ну а герои – рассматривать их, и прикидывать, не ловушка ли это козолюдихи болотной. Выглядели ли врагами отрок худой с коробом, девица с льняными волосами, и всадник-орловец с мечом наголо? Ну, разве что последний. Но о том, что все-таки не ловушка, могла уразуметь Мирослава, узнавшая в молодом орловце на вороном коне того юношу, которого ранее видела в своих видениях. То, у гроба, когда захотелось ей узнать, как упрятали в гроб чудище Алексея Орла. Она даже помнила, что юношу звали Осьмушей, это был тот самый перепуганный, но все же не пожелавший отступить дружинник Мстивоя. Узнала голубоглазого паренька и Маринка-Чернавка – из его рук письмо получила заветное, а глаза его были приметные, ни с чем не спутаешь. Могла бы его узнать покойная Военега, будь она здесь – он не допустил свары между ней и дружинниками.
А пока Осьмуша на героев глазел, забыв рот закрыть – и не заметил, как к нему Соловей подкрался, а потом ка-ак хлестнет его коня по крупу! И лошадь под Осьмушей тут же заржала, встала на дыбы, и не готовый к такому повороту воин сверзился в траву под смех бывшего разбойника.
- Чего чавку раскрыл, красавец-орловец? Муха влетит! – Посмеиваясь, сказал Соловей-Разбойник лежащему. – Тут, вообще-то, чудище рыскает, а ты зеваешь. Убьют же. Ну как такого уму-разуму не поучить?
Осьмуша вскочил на ноги в тот же момент. И даже не верилось, что на таком красивом и добром лице может отразиться такая ярость. Видно, не пришлась по вкусу шутка Соловушкина, да настолько, что будто подменили юнца. Соловей еще и ухмылку с лица стереть не успел, как добрый молодец от души приложил его кулаком по носу, немедля его расквасив. Соловей пошатнулся от неожиданности, нелоко шагнул назад, схватился за разбитый нос, а потом прогундосил.
- Ладно, перегнул, признаю. Только…
Он не успел закончить, потому что разъяренный Осьмуша схватил Одихмантьевича за воротник, и вознамерился врезать ему еще разок. По его глазам было ясно, что одним ударом он ограничиваться не будет, и через миг все перерастет в настоящую драку. А уж если осерчает Соловей…
Но драки не случилось. Осьмуша так и замер с занесенной для удара рукой, а Соловей замер за миг до того, как собрался свистнуть. Их прервал громкий, душераздирающий крик боли и горя. Пока царила неразбериха, Коза-Дереза успела соскочить с лошади Чернавки, добежать до домика, подняться на крыльцо – и увидеть.
Дереза сорвала горло в этом крике, и теперь безудержно плакала, не в силах остановиться. Ослабевшие ноги перестали держать ее, и та упала на колени, а слезы струились по ее лицу ручьями, заставляя короткий белый подшерсток потемнеть и прилипнуть к коже. Несчастная козочка потеряла интерес ко всему вокруг – и к героям, и к неизвестным вторженцам, что топтались на ее подворье, и к постороннему внутри ее дома. Даже собственная рана не причиняла ей столько боли, сколько вид того, что творилось в домике.
- Зачем… Зачем вы… Отворялися… - Это все, что можно было разобрать в ее сдавленных причитаниях и рыданиях. Ей было сложно даже говорить.
Вот так, в атмосфере материнского горя, разрухи, крови и раздора, и произошла встреча героев на волчьем следе.