- Нет! Не навоевался. - Буркнул Гияр в ответ Василию. - С чего это быть мне довольным боем, когда мою победу украл какой-то... какой-то... - Гияр силился, но не смог подобрать меткое сравнение для Фоки, и потому только зло смотрел на него и бессильно жестикулировал. - Вот этот вот! Ни славы ратной, ни трофея хорошего! Как теперь сказать, что мы сильней Хапилова, если его просто какой-то мужичонка обманул да облапошил, а потом шайтанам в лапы швырнул!
Пленник же Хапиловский только махнул обрубком руки, и бессильно прохрипел.
- П-позже....
Недолго Гияру пришлось ворчать, потому что даже этого глуповатого, но боевитого волчонка проняло то, что он видел дальше. Он будто бы только что заметил все эти светящиеся фигуры русских воинов, и грубые речи застряли в его горле на полпути к выходу. И ведь правда - здесь, пред лучами этого мягкого света, идущего откуда-то сверху, и пред лицами воинов, уходящих туда, где их ждут, была неуместна хоть какая-то злоба или ненависть.
Мирослава тем временем повела за собой души давно павших воинов. И словно бы сам воздух под ее ногами стал тверд - матушка ощущала, будто идет по лестнице прямо вверх, к этому яркому, но не слепящему свету. Они выстроились шеренгой, идя один за другим, и превращаясь в бесконечную вереницу светящихся силуэтов. Герои как-то интуитивно поняли, что им надо встроиться в эту шеренгу, чтобы не остаться здесь, в темноте. Вместе с павшими за родину простыми русскими ребятами они поднимались ввысь. В отличие от спуска каждый шаг почему-то давался легко - никто не чувствовал усталости. Даже на Всеслава вдруг прекратили давить его доспехи, вросшие в плоть. Черный металл стал будто бы невесомым, исчез. Исчез и свирепый холод, на веки вечные поселившийся в его телесной оболочке, и впервые за долгое время бывший кощеевец вновь почувствовал себя самым обычным человеком, еще способным что-либо чувствовать. И сейчас в его сердце, которое вновь забилось и потеплело, неизвестно откуда поселилась необъяснимая, трепещущая радость.
Сама земля расступилась перед МИрославой, ведущей за собою души павших - и за нею открылось небо, все то же алое небо с лиловыми облаками, однако теперь из него бил этот луч благодатного света. Туда уже нельзя было подняться живым - им пришлось остаться на земле, сойдя на твердую, безжизненную почву ордынских степей. А погибшие воины уходили дальше, в небо, растворяясь в чудесном луче. Это зрелище заворожило даже бесчувственного ханенка, который забыл даже держать на лице надменную мину - он смотрел на это, открыв рот, и сейчас был более всего похож на ребенка.
Нельзя было сказать, сколько времени прошло, прежде чем последний воин покинул эту землю. Его призрачный силуэт еще поднимался, когда к Мирославе вновь явился ее покойный муж. Он не сказал ни слова - только в последний раз взял ее за руки, и прикоснулся губами к ее лбу, чтобы после этого отправиться следом за своими побратимами. Он уступил место еще одному Ивану - сэру Поундсу, который точно также пополнил ряды павших русских воинов, принесших сакральную жертву во имя спасения Руси. Он тоже взял за руки Мирославу, и она впервые увидела на лице вечно мрачного охотника на нежить кроткую, но добрую улыбку, прояснившую его вечно хмурое лицо. Потом он повернулся к остальным своим товаризам, и с той же улыбкой помахал им рукой, чтобы после этого развернуться. и тоже уйти наверх. Он стал последним, кто ушел туда - и вскоре свет исчез, возвращая героев в безжалостную и трудную земную жизнь.
-------------------------------
И вот, они снова на грешной земле. В степи завывает ветер. Чужое небо алым покрывалом нависает над землею, убивая всякую надежду. В сердце Всеслава снова возвращается холод и отрешенность, а доспехи снова сковывают сухое и твердое, как лед, тело. Гияр снова кривится, гордо задрав голову, и молчит, ожидая, что скажут герои. А к героям уже во весь опор спешит на своей лошади Соловей-Разбойник. Еще не остановилась до конца скакавшая галопом лошадь, как бывший разбойник спешился на пыльную землю, и подбежал к ним, кинувшись первым делом к Маринке. Казалось, сейчас обнимет - но он только остановился возле нее, да неловко поднял руки в приветственном жесте.
- Ну вот и вы наконец-то! Я сразу понял, что если тут что-то сияет, то это ваших рук дело! Что с Хапиловым, что со скатертью?