А дальше предстоял долгий спуск.
В сказках, балладах, легендах и героических сагах долгий путь персонажа зачастую обходится упоминанием одной строки. И правда, что тут рассказывать, лучше перейти сразу к подвигу - ведь все ради него и делается. Но самим героям такой возможности, как правило, не даровано - все эти "тридцать лет и три года", все сотни верст, все кровавые мозоли под сношенными сапогами, измученный плохой и нерегулярной пищей живот, одиночество и осознание того, сколько еще тебе предстоит, пока у других проходит жизнь, всё это герой чувствует в полной мере, и никуда от этого не девается. И дело великое уже не кажется таким большим в сравнении с путём к нему, который пришлось пройти. Вот и этот вот спуск - что его описывать? Всего-то вошли в дырку в земле, да спускались, подсвечивая себе факелами путь целый час. Рассказами не рассказать про ту давящую среди четырех стенок пустоту, от которой спирает дыхание, и начинает шуметь в ушах. Не рассказать про ту пустоту, что образуется в груди и животе от каждого потрескивания древней каменной лестницы и звуков осыпающихся мелких камней. Не рассказать и про то, как в последний момент успевали подхватить оступившегося товарища, который едва не сорвался в темную бездну. Все это будет лишь словами, которые не уместят этого часа, показавшегося днем.
Но вот позади осталась последняя ступенька. Башня действительно оказалась чем-то вроде колокольни храма - Францу снова пришли на ум ассоциации с католическими святынями на его собственной родине. Здесь было как раз что-то похожее - трибуна, с которой должен вещать проповедник, обветшалые и переломанные скамьи, опрокинутая утварь вроде больших раззолоченных канделябров, семисвечников, паникадил и так далее. Даже в окнах сохранились остатки витражей из цветного стекла. Только на этом сходства и заканчивались - тут не было крестов, не было изображений святых или ангелов, но повсюду со стен ухмылялись ободранные черепа, символизирующие собой Кощея, он же был высечен в стенах, как-бы поддерживая потолок, и над алтарем красовалась его огромная скульптура в полном боевом облачении и короне из кинжалов, усевшаяся на троне из человеческих тел, и уткнувшая в землю свой жуткий меч из костей. Всеславу начало казаться. что он видел это место. Вроде бы, здесь воздавались последние почести погибшим воинам Кощеевой армии, особо отличившимся в бою, или имевшим высокое звание и благосклонность Бессмертного. Здесь же им наносились на тела особые знаки, чтобы они даже после смерти возвращались к своему владыке, если тому будет в них нужда. Кощей не испытывал иллюзий относительно того, куда именно вела его воинов смертная тропа - в Ад. В Изнанку, как называли ее у кощеевцев. Эти символы позволяли выдернуть душу оттуда на какое-то время. Возможно, эти символы помогут и живым проникнуть туда.
Самое безопасное - нанести их на Всеслава, чтобы он послужил ключом. Для этого ему нужно стянуть с себя доспехи, и лечь на место, предназначенное покойникам. Затем - сотворить ритуал нанесения знаков. Чтобы покинуть Изнанку - ему будет достаточно удалить эти мерзкие знаки со своего тела, он ведь не мертв в полном смысле этого слова. Придется, конечно, делать это вместе с кожей, но в сравнении с пережитой болью это - мелочи. Также нужен кто-то, кто нанесет эти знаки. Они начертаны в книге, которая осталась валяться здесь же, на алтаре.
Гияр тем временем с отстраненным любопытством рассматривал предметы утвари храма, которые были похожи на что-то драгоценное. Не возьмет, ясное дело, у степняков в чести живых грабить, но не мертвых, которые не могут дать сдачи, и которым давно уж золото не важно. Сейчас он вертел в руках кубок с золотой ножкой и оправой, но сделанный из человеческого черепа, специально обработанного, чтобы не ветшать от времени.
- Даже по нашим понятиям пить из головы мертвого врага - это жестоко. - Сказал он, и проникновенно посмотрел на Всеслава. - Да что с вами было не так? Теперь я понимаю, почему папа отказал Кощею, когда тот пришел заставить его присягать себе. Раньше думал, что зря.