Богатырь с пониманием покивал головой.
- Значит, из-за кощеевского прислужника оттуда приходят люди исковерканные. Надо ж. Все никак не угомонятся. Иди за мной.
На заставе действительно уже ждали гостя. Мужественные воины в полной сбруе уже успели вооружиться и оседлать коней, стрелки на башнях натянули тетивы, воевода изготовил ружье. Еще на подходах бы изрешетили, потом порубили, а что осталось - то бы огню предали. Сколько бы их полегло, пока пытались убить уже неживого? Пять? Десять? Двадцать? Да, повезло, что с ним был богатырь. Его, по-видимому, хорошо здесь знали, раз уж позволили ему к самой заставе вместе с кощеевцем подойти.
- Микула! - Позвал богатыря воевода в бобровой шапке. - Что это ты, дружбы с кощеевцем заводить решил? Что ему надо тут?
- Ничего. - Пожал плечами Микула. - Сдается мне, ему уже вообще ничего не надо. Он дальше, в степь идет. Вам с ним делить нечего.
- Но счетец у меня к кощеевскихм холуям остался. - Зловеще произнес воевода, взвесив ружье в руках. - Матушка моя старая до сих пор мужа вспоминает, которого они у нее забрали.
- Ну так пусть твоя старая мать свой век доживет, не теряя еще и сына. - Строго сказал здоровый детина. - Я хоть и пахарь, за мечи не берусь и в драки не лезу, однако ж и у меня терпение не вечное. Не позволю я тебе, Володька, за твои старые счеты костьми лечь, и соколят своих положить.
Под тяжелым взглядом богатыря воевода сдался. Махнул рукой - и воины расступились, позволяя Всеславу идти дальше. Вслед ему все воины на заставе смотрели с отвращением и ненавистью, едва ли не плюясь. Эту ненависть чувствуешь даже сквозь дубовую от мороза кожу и заиндевелое железо. Сколько времени нужно, чтобы эта ненависть изгладилась, выветрилась? Сколько лет нужно, чтобы то, что вершил Всеслав и ему подобные, стало лишь далекой, неправдоподобной историей? Сотня лет? Две?
Вряд ли у них есть столько времени. Останется ли кто-нибудь на земле через эти две сотни лет? Пожалуй, ответ на этот вопрос знал разве что голос, который вел его дальше, являясь ему в минуты короткого, неспокойного сна, больше похожего на новое умирание. Вкрадчивый, чуть урчащий, он шел словно отовсюду, и рассказывал Всеславу сказку о нем самом. О мертвеце, который становится героем. Обладателя этого голоса он не видел, а пытаясь вспомнить сон, извлекал из памяти лишь смутный образ золотой цепи, свисающей с ветвей огромного дерева.
- Все бредешь куда-то, подчиняясь призрачным снам. - Упрекнул Всеслава голос, которого он не слышал слишком давно. - Уверен ли, что голос из твоего сна что-то большее, чем игра свихнувшегося разума?
Кощей. Давно мертвый. неопасный призрак, но он все еще мог внушать собой ужас. Он шел по правую руку от Всеслава, забывшегося с воих думах настолько, что он и не заметил, как покинул заставу и богатыря, и как она скрылась позади за линией горизонта. Реальность была такой же зыбкой, как сон. В такой реальности и давно мертвый Кощей Бессмертный смотрелся весьма убедительно. Мертвая голова, увенчанная короной из кинжалов, с длинной, седой бородой(говорят, она растет даже у покойников), пустыми глазницами, в которых горел мертвенный свет. Кощей ухмылялся, сверкая черным панцирем, похожий на грудную клетку, с обилием шипов и цепью-аксельбантом от левого наплечника до грудины. Вечно обнаженные зубы этого могучего мертвеца скалились в насмешке над Всеславом, над которым Кощей возвышался благодаря своей лошади - Бурану, по сути просто гигантскому лошадиному скелету в железе, который дышит чистым холодом из раскрытой костяной пасти.
- Может быть, и нету никаких Василия Рощина, и друзей его. Может, ты выдумал их, чтобы получить надежду на искупление. Ну разве будет кто-то нормальный и разумный нестись на другой край этой умирающей земли лишь из-за увиденного во сне? Если бы тебе не повезло, то ради этого бы ты несколько часов назад убил бы немало русских, оказавшихся по своей глупости на твоем пути. Ты не герой, Всеслав из Варандея. У тебя другая цель и другие таланты.