Даже увечащие и смертельные удары будто бы и не касались изуродованных отдынцев. В их перекрученных телах не дрогнул ни один мускул, когда в измененную плоть врубались лезвия, рассекая ничем не защищенную плоть… хотелось бы сказать, что как масло, но процесс больше напоминал рубку толстого и крепкого дерева, столь прочны были уродцы. Но все же упорство точит даже камни, так что вскоре вместо чудищ в лагере валялись только окровавленные обрубки.
Соловью тоже пришлось немало посвистеть. Горное эхо наверняка разнесло этот свист на многие версты вокруг, и наверняка этот лихой свист с легкостью узнали ордынцы, которые его слышали. У героев же от долгого свистания Соловья-Разбойника заболели уши. Но надо было признать, что Маринкин отец работал как настоящий доктор – он сделал в определенных местах длинные и глубокие надрезы своим тонким посвистом, а затем свистнул иначе - громче, сильнее, и «гусеницу» просто разметало кровавыми ошметками по окружающим камням. Удовлетворенно осмотрев свою работу, бывший разбойник утер со лба выступивший пот, и небрежно сказал.
- Ну, пошли, чего стоим.
Подъем на Лысую Гору был широк, удобен и прочем. Было видно, что кочевники были вынуждены долго оставаться на этом месте, так что обжить и обустроить его успели хорошо. Расчистили камни, укрепили подпорками некоторые опасные скалы, провесили через провалы крепкие веревочные мосты, способные выдержать даже отряд конников, если они будут медленно двигаться цепью. По мере возвышения становилось холоднее. Ничем не сдерживаемый ветер немилосердно свистал отовсюду, пробирая до костей и заставляя неметь кожу. По мере возвышения героям все отчетливей открывался величественный и мрачный пейзаж. Горы и степи только сейчас показали настоящую свою величину – бескрайнее пустое пространство, казавшееся почти безжизненным, если бы не маленькие мерцающие огоньки костров там и тут – походные лагеря Орды. Горы, холмы, впадины, реки и озера, водопады и редкие леса были видны с Лысой Горы отчетливо, до мелких деталей, сам воздух как бы стал прозрачнее, делая невероятно далекое ближе, чем собственная ладонь. И над всем этим нависало алое небо, ничуть не ставшее ближе за время этого подъема. Зато ближе стали облака – рваная пурпурная масса, переливающаяся блеском малиновых молний. Облака образовывали собою титанические фигуры, из которых воображение рисовала полубожественных чудовищ, сходящихся в смертельной схватке за владение умирающим мирозданием. Может быть, хан Бекет и желал почувствовать себя таким же Богом, что с высоты смотрит на мир, который будет принадлежать ему.
Но на вержине героям пришлось узреть отнюдь не божественный вид Хана. Та злосчастная лохматая веревка оказалась ничем иным, как его правым усом который начинал свой рост из развалившейся перед шатром огромной тушей чудовища в отлично узнаваемой раззолоченой тюбетейке. Оно лежало на боку, раздувшись и покрывшись синюшными опухолями размером с походный котелок. Лицо хана Бекета превратилось в один сплошной рот – вечно раззявленную черную дыру с обмылками зубов в бледно-розовой челюсти и вывалившимся языком, которым можно было дважды обмотать человека целиком. У него уцелела единственная рука – и эта рука одним махом загребала со скатерти невиданные яства, которые материализовывала расстеленная перед чудищем расписная скатерть с греющим душу русским узором. Сожрет все – плаксиво завоет, и скатерть тут же исполнит невнятное, но столь очевидное желание чудовища, и снова породит на свет щедрые угощения самого изысканного толка.
А перед ханом, лишившимся человечьего облика, сидел на камне второй знаменитый сказочный кот. В отличие от того, что ходил по цепи, этот имел скромный рост в неполный аршин, красивую шерсть серой в полосочку расцветки, которая невольно провоцирует назвать кота Барсиком, и одежду. "Барсиковый" кот был наряжен в заморский черный камзол, старый, но ухоженный, в красные сапожки, и носил на носу кругленькие очки без дужек, с затемненными стеклами. Последние он явно надел шику ради – в них ничего толком не было видно, а его глаза были изрядно больше этой затейливой оптики.
Первым в диалог вступил Соловей.
- Я смотрю, Солнцеликий Владыка изволил тяжкко заболеть. – Язвительно сказал разбойник, шагнув вперед, и как-бы невзначай спрятав руки в карманы плаща. – Не иначе, съел что-то не то. Знаешь, что-нибудь про это, Кот-Баюн?
- Здрррравствуй, Соловушка. – Невозмутимо проурчал Кот-Баюн, изобразив улыбку на своей кошачьей морде и, сверкнув глазами, снял очки, деловито протирая их. – Не скррою, некоторррое отношение ня к этому имею. Но мяу... меню составлял Его Величества Мурррстеррра Кощея Бессмуррртного любимый МЯ-сник, Рродислав Хапилов. Волею прррромысла он давно уж осел в этой пустоши, и мимоходом помог мррне ррешить вопрррос орррды.
И переведя взгляд на героев, сказал.
- Мр-мр, вот вы какие – избррранники Вершителя Судьбы. Не торрропитесь хватать оружие. Мя хочу рразррешить все миррром.