Оленка
- Да ниоткуда. Не знаю я тебя. – Не стал играть с девушкой в тайны добрый молодец. – Просто был мне наказ от князя покойного, Алексея Орла. Как это там…
Добрый молодец нахмурил лоб, вспоминая.
- Значит, от Тулы иди о семнадцати верст по тракту до Калуги, а возле телеки перевернутой свернуть в лес, да идти по тропке, а навстречу девчонка выйдет, вот это мол ты и будешь. И велел он привести тебя в Плот, в княжество Орловское, поминки по князюшке справить.
Разъяснив так, юноша продолжил свой рассказ.
- Только это давненько уж было. Поминки по нему давно уж справили. Но письмецо я тебе отдать должен, как-никак указ княжеский.
И следом Осьмуша вытащил из котомки запечатанный восковой печатью свиток, тоже немного пострадавший, пока он добирался до той, кому был предназначен. А отдав письмо, добрый молодец наконец представился.
- А зовусь я Осьмушей Голубоглазым. Младшенький я в дружине Мстивоя Железного, воеводы городу Плот. Ну, раньше был. Я вот теперича сам по себе. Тоже решил в герои податься.
Данька
Первой остановкой на пути беглого подмастерья стал город Тула. Здесь работали самые лучшие мастера-оружейники на всей Руси, умельцы известные, что и с самим Казимиром Завидовичем потягаться могли. И сам Казимир сюда ездил частенько вместе с Данькой, на других посмотреть, да свое собственное мастерство показать. Уж каких только чудес да диковинок тут не навидаешься! И утки механические, что как живые плавают, и крылья бумажные, и инструменты музыкальные, что сами музыку играют, а однажды – Даня бы ни за что не поверил, коли бы сам не увидал – человека железного тут показали, который сам ходит да сам говорит. За живого, конечно, не сошел бы, да и неуклюж был больно, падал и подняться не мог, но все равно впечатляло. Только в его присутствии отрока все давило то его чувство, которое обозвали «плачем вещей».
А еще славилась Тула тем, что была одним из самых безопасных русских городов. О крепостные стены не раз и не два обломали зубы кощеевские войска – в Тульском Кремле до сих пор показывали народу остатки их диковинных доспехов, оружия и конной сбруи. С Тулой мог бы посоперничать, разве что, Киев – да и то, там, говорят, недавно царя чуть не убили прямо в палатах… В общем, тульский люд как-то привык со временем, что ничего им не грозит. А зря.
Все началось с бродячего балагана, что приехал нынче в город как раз в тот же день, что и Даня. Расположились они на главной площади, выставив кибитки свои полукругом, и быстро собрали вокруг себя разношерстную толпу зевак, которые всегда любили зрелища. Любопытный отрок тоже не смог удержаться – начал в толпу протискиваться, но не шибко был силен, чтобы ее преодолеть. И казалось, не увидеть ему ничего, да какой-то дюжий и добрый. Пахнущий перегаром мужик, вдруг подхватил тщедушного паренька в воздух, и прежде чем тот успел что-то сказать, усадил на свои могучие плечи. И с его плеч беглый подмастерье увидел все, что хотел.
На небольшом пятачке пространства между кибитками и публикой выделывали коленца скоморохи. Ловко жонглировали они шарами, зажженными факелами, ножиками, всем этим сразу, с завязанными глазами стреляли из луков по яблокам, которые ставили на головы, плечи и ступни самым смелым(и, видно, самым пьяным) зевакам, вызвавшимся добровольцами, заставляли прыгать через горящее кольцо собак, кошек и одуревшую от страха лесную нечисть, которой и названия нет, ходили по канату, и показывали сценки в самодельных и немного жутких деревянных масках и костюмах.
В разгар представления вдруг кто-то из толпы крикнул.
-Князь! Князь едет!
И правда – повернул Даня голову. И увидал княжескую тройку, запряженную белыми лошадьми в сбруе с бубенцами. Князя сопровождали и его дружинники, все как на подбор молодцеватые и крепкие. Но среди них особо выделялся здоровый детина с рыжей бородой, на рыжем же скакуне, да со щитом, на котором нарисовали знак Сварога. Зачем, казалось бы, на воинов смотреть, если все на князя пялятся? А затем, что любопытный Даня, бросив взгляд на скоморохов, заметил, что они показывают пальцем прямо на богатыря.
- А теперь! – Возвестил вдруг голосистый потешник, снова привлекая внимание публики. – Впервые у нас! Ужас Злобина!
И тут из-за кибитки вышло ЭТО. До того, как оно сбросило накидку, под которой пряталось, Данька думал, что это человек. Но когда накидка упала, и существо распрямилось во весь рост, стало ясно, что если это это не человек, а… люди. Как минимум трое, коряво сшитые и неведомо как сросшиеся в одного дородного детину без всякой одежды. Одна его рука была обычная, человеческая, а другая длинная и мощная, с кистью, похожей на клешню или ласту. Ноги были короткие и толстые, а громадное тело имело устрашающе-неправильную форму, и состояло из совсем уж разрозненных кусков. Но хуже всего была голова – большая, бугристая, и с тремя лицами сразу, смотрящими в разные стороны выпученными глазами.
Прежде, чем Данька успел что-то понять –громадина понеслась прямо сквозь толпу, сшибая и давя всех несчастных, которым не повезло очутиться на ее пути. Крики слились в общий хор, началась давка, паника овладела зеваками, все пришло в движение, и даже тот добрый мужик совесм позабыл про отрока на своем плече, пытаясь спасти свою жизнь и едва не сбросив мальчика под ноги паникующей толпе.
Дружинники заметили все это – но им не слишком помогла их наблюдательность. Кинувшегося наперерез врагу Ужас Злобина просто сшиб вместе с лошадью, и вместе с ней упал на мостовую, покатившись по ней. Перекатившись – резко встал, оказавшись совсем рядом с тройкой – и, подхватив под днище княжескую коляску, резко опрокинул ее набок.
Что было потом, Даня уже разглядеть не смог. Мир резко взметнулся вверх, когда его убегающий носитель вдруг упал. Пребольно ударившись о камни, Даня откатился в сторону, и увидел, что в спине упавшего торчит несколько стрел, а один из скоморохов-стрелков снова натягивает лук. Но хуже того – звери дрессированные в ярости бросились рвать людей, валили из наземь и безжалостно загрызали, умело метя прямо в шею, и скаля окровавленные пасти. К самому Даньке как раз сейчас уже приближалась одна такая – крупный, размером с теленка, облезлый серый волчище с ошейником, воняющий свалявшейся шерстью и мочой, ронявший на камни мостовой крупные слюни. Он вот-вот бы уже бросился на отрока – но через миг его голова была с противным влажным хрустом расплющена ударом булавы, который нанес тот самый рыжий детина.
- Ну как ты?! – Крикнул подростку богатырь. – Встать можешь?!