...Не то чтобы письмо месье Джонатана застало отца Жерара совсем врасплох. Хотя, если подумать, любое событие, заставляющее человека круто менять свою жизнь, застает его врасплох, особенно если ты уже не молод, если жизнь твоя сложилась в целом благополучно и любая перемена несет с собой потери. Даже если осознавать в глубине души, что вся твоя жизнь, возможно, была лишь прелюдией к этому событию. Это знак свыше, думал он, не отвернуться же от него. Нужно ехать, нечего раздумывать. Положение месье Брюса, должно быть, самое отчаянное, раз этот сильный духом, стойкий и мужественный человек вынужден просить помощи у случайного знакомого. Однако его обленившееся, лукавое и изворотливое сознание придумывало одну увертку за другой. Еще один день, еще три дня, шептало оно, у меня на носу похороны, свадьба и крестины. Нельзя же бросать врученную мне паству, я ей нужен не меньше, чем месье Джонатану. Каждый из нас - как часовой на своем посту, мой пост здесь, в этом селе; с какой стати я должен его покинуть, хорошо ли это? У месье Джонатана, должно быть, немало других друзей, отчего непременно я? Засиделся ты на теплом месте, цыкнул на предательский внутренний голос отец Жерар, оброс ты жирком со всех сторон, в том числе изнутри, сделался малодушным и неповоротливым. Уйди с глаз моих, не хватает мне еще себя самого стыдиться на старости лет. И вот, заглушая шепот своего малодушия энергичными сборами, он в кратчайший срок уладил все свои дела, включая составление завещания на всякий случай, попрощался с любезной своей Матильдой, Клодом, Жаном и милой Николь, собрался и выехал - пока холодные и тяжелые дожди поздней осени не превратили окончательно дороги в непроходимую грязь.
Сперва все шло неплохо. Его мул, крепкий и послушный, больше недели вез его по наезженным трактам от южных земель Ришмюло, где посередине между Сен-Ронж и Мортиньи находился его приход, через Понт-а-Мюзо... О, город моей юности, роскошный и презренный, подобный стареющей куртизанке... какое искушение застрять здесь на недельку-другую, обманывая себя необходимостью повидать старых знакомых, которые, возможно, еще помнят меня молодым, думал отец Жерар. Он, собрав все свое мужество, застрял здесь не более чем на сутки, а потом двинулся дальше на север, по восточной границе Даймонлю. Выходил изрядный крюк, зато дороги были неплохи и сравнительно безопасны для путешественника, по обочинам с завидной частотой попадались постоялые дворы, где и путешественник, и его мул могли рассчитывать на комфортный ночлег.
Ситуация, однако, вскоре изменилась. Даркон встретил священника пронизывающим холодом предзимья. Ветер проникал под его теплый плащ, вздымал полы сутаны, мул оступался на камнях и корнях деревьев, проваливался выше бабок в ямы, подернутые ледяной коркой снаружи и полные стылой жижи внутри. Мул тревожно всхрапывал, когда из глубины леса доносился волчий вой. Отец Жерар призывал к себе милость Эзры и хватался за пистолеты. Но хуже всего был промозглый холод. Еще через несколько дней священник обнаружил, что не может согреться ни днем, ни ночью, даже у очага. "Старею," - думал он с отвращением. - "Нужно было больше времени проводить на своих двоих и меньше - в седле". Уютная округлость его тела подтаяла, и он начал уподобляться собачкам, модным среди столичной знати - такими, с круглыми жалобными глазами и кожей, висящей крупными складками. Он простыл, на носу постоянно висела капля, поясницу и ноги ломило... Жалкое зрелище, наверное, он сейчас представляет собой. Добыть горячий ужин для себя и если не овес, то хотя бы сено для мула стало непросто. Как же бедна и сурова жизнь здешних людей, думал он, а мои прихожане все время жалуются... живут в бедности, но не на этом проклятом холоде... Хотя бы природа милостива к ним... Но нет, все могло быть гораздо хуже. По крайней мере, он ни разу по пути не встретил враждебного отношения к себе; возможно, это было оттого, что люди признавали в нем служителя Эзры; а может, просто так, без особой на то причины, как помогли бы любому путнику в этой негостеприимной местности. Ему давали приют на ночь, указывали путь, иногда проводили по какой-нибудь малозаметной лесной стежке. Он же делал для них все то, что привык делать: лечил, читал отходные молитвы, благословлял детей и молодоженов... чем еще он мог их отблагодарить? Это задерживало его, но иначе он бы вовсе не добрался до места назначения. Чем дальше, однако, тем реже встречались деревни, а последние несколько дней были особо мучительны; для отца Жерара они слились в проплывающие мимо деревья, хруст снега внизу, облака пара, в которые превращалось дыхание человека и мула, и все тот же волчий вой в глубине леса, то ближе, то дальше. Вконец обессиленный и замерзший, священник достиг полузаброшенной деревни поздно вечером, обошел несколько жилых домов, пристроил своего мула... и вошел в заброшенную хижину.
Должно быть, он явился одним из последних.
Здесь уже было несколько человек.
Отец Жерар осмотрелся. Какие они все разные. Впрочем, может, это и к лучшему.
- Добрый вечер, - сказал он. - Я отец Жерар, слуга Эзры, из Ришмюло. Очень рад присоединиться к вам. Я боялся опоздать. А где же сам Джонатан Брюс? - он оглядел комнату. Путешественника среди собравшихся не было. После повисшей в воздухе паузы священник вздохнул и шагнул к очагу, похожий на озябший серо-коричневый кочан капусты. Тепло.
- Верно, его задержали обстоятельства; утром мы его увидим. Вы уже ужинали? - отец Жерар поискал глазами стол, не нашел, развернул отсыревшее полотенце, в котором были завернуты несколько кусков твердого как камень козьего сыра и полкаравая черствого хлеба. - Не бог весть что, но за неимением лучшего...
Вслед за хлебом и сыром на пол у очага брякнулся полупустой бурдюк.
- Вино тоже так себе, но согревает неплохо. Холодно здесь... Прошу вас, - и священник жестом пригласил желающих разделить с ним этот убогий ужин. После этого жизнь показалась не столь ужасна. Долгих разговоров он сегодня решил не заводить. Устал, к тому же... Хотя его слова и выражали сдержанный оптимизм и уверенность, но он опасался худшего. Джонатан не пришел. Неужели их помощь опоздала? Утро вечера мудренее.
Утреннее послание от Джонатана Брюса его скорее обрадовало, чем наоборот.
- Что же, это значит, что Джонатан Брюс, по крайней мере, пока жив. Да, нам надо спешить, чтобы нас не опередили его враги. Мы все, мсье Аларик, готовы к этому, раз уж мы сюда пришли... Певцу придется нелегко, мсье Хайленд, Вы правы... но не надо ему ничего простреливать. Я бы на Вашем месте, мсье Вэллиант, подумал, как, ммм, Вам замаскировать или изменить свою внешность, ради Вашей же безопасности; иначе Вы ничем не поможете Вашему учителю, только погибнете зря. Да, у меня ведь тоже мул. Анна, раз Вы знаете дорогу, скажите, насколько она, э, проходима для тех, у кого четыре ноги.
Предложение Хайленда (кто он? бывший солдат? наемник? из тех, кто не в ладах с законом?) при всей его суровости, увы, не было лишено смысла. Насколько священник разбирался в людях (людях - в самом широком смысле этого слова), эльф был достаточно молод, восторжен и предан Брюсу, чтобы презреть опасность и самоотверженно броситься навстречу своей неминуемой гибели. Такого не удержишь и не отговоришь. Не ногу же ему простреливать, в самом деле...