Она сидела на неудобном стуле в неудобной позе и чувствовала себя не в своей тарелке. Но не из-за стула и позы - а из-за людей вокруг. Люди тарахтели, рычали, кружили, махали флагами своей одежды, отбивали каблуками бешеные парадитлы - гонка, чертов Париж-Дакар. На нее это действовало так, словно каждый голос в зале ожидания обращался к ней, словно каждый удар ноги по полу приходился ей в виски.
Она пока терпела. Она привыкла к тому, что мир всегда крупнее ее, что ему ничего не стоит раздавить мелкого червячка под своим ботинком. Она считала, что если не давать жизни повода обратить на себя внимания - тогда тот момент, который жизнь выберет чтобы опустить ногу, станет всего лишь моментом фатума, злой судьбы. Будет нечем себя упрекнуть.
А она очень не любила упреков.
Сказать по правде, она ненавидела упреки. Ей самой никогда не доводилось делать ничего предосудительного, хоть чего-то мало-мальски не принятого в обществе. Это, кстати, было еще одним поводом держаться от общества подальше.
Ее звали Элизабет. И ей было бы очень приятно с вами познакомиться. Хотя она сказала бы это едва слышно, вы могли бы ей поверить.
Она очень боялась шума, но, сосредоточенная на кружении толпы, Элизабет совсем не заметила воя сирены. Завороженная мелькающими платьями, чемоданами и лицами, она пропустила тот момент, когда движение людских косяков из праздно-делового превратилось в паническое бегство от приближающейся акулы. До ушей ее долетел визг ужаса, кто-то упал, кто-то побежал. Она пока еще не понимала, что происходит.
Понимание пришло внезапно. И от этой внезапности заложило уши. Перехватило дыхание. Волнами начала накатывать боль. Захотелось просто упасть, сжаться в незаметный комок, превратиться в таракана - и уползти отсюда, уползти далеко-далеко... Она закрыла голову рукой, подняла колени и обхватила их другой, тихо заскулила, так что сама она почти не слышала своего плача.
Рядом сидел кто-то, и почему-то у Элизабет возник сильный порыв прижаться к нему, зарыться лицом в передушенный одеколоном воротник и застыть...
Судорожно вдохнув воздух, она еще сильнее вжалась спиной в сидение. Нет, он не тот. Не тот. Слишком его много.